Глядя на Энн, Филип вспомнил слова Иисуса о Нафанаиле: «Нет в нем лукавства». Тени лукавства не нашлось бы и в Энн, она была невинна и чиста.
— Ты, конечно, пришел повидать Присциллу.
Взяв молодого человека за руку, Энн повела его в гостиную.
В гостиной у Присциллы царил идеальный порядок. Стены были обшиты деревянными панелями, на отполированной до блеска мебели ни пылинки. Молодые люди сели на диван, и Энн сразу попросила слугу сделать для гостя чай.
— К сожалению, Присциллы нет дома, — сказала она.
— Жаль. О Джареде есть какие-нибудь новости? — спросил он.
Энн мягко улыбнулась, ничем не обнаруживая своей боли.
— Нет. Спасибо, что спросил.
Филип смотрел на нее и пытался угадать, как удалось его брату завоевать любовь и преданность такой необыкновенной женщины.
— Я знаю, что это слабое утешение, — сказал он, — но поверь, так несладко писать письма и знать, что они никогда не дойдут до адресата. Я не сомневаюсь, что Джаред все время думает о тебе.
Сложив ладони, словно в молитве, Энн подняла их к губам. Глаза ее увлажнились.
— Мне очень дороги твои слова, Филип.
Она помолчала, как бы что-то взвешивая, и спросила:
— Ты, наверное, очень любишь брата?
Впервые кто-то заподозрил Филипа в любви к брату. Он почувствовал себя так, словно ему предъявили обвинительное заключение. Но неожиданно подоспело спасение.
— Вы только посмотрите, кто сбежал из монастыря! — в дверях стояла Присцилла. Ее огненно-рыжие волосы были аккуратно подняты наверх и спрятаны под широкополой соломенной шляпой, не имевшей ничего общего с домашними чепцами, которые носило большинство женщин в колониях. На ней было платье с прилегающим лифом и пышной юбкой с разрезом спереди, на плечах лежала изящная косынка из узорчатой кисеи. Все в наряде и облике сестры говорило: она богата.
Филип поднялся ей навстречу.
— Решил заняться миссионерской работой в Северном Бостоне? — насмешливо спросила Присцилла, снимая шляпу и протягивая ее слуге, которую тот почтительно принял из рук хозяйки.
— По правде сказать, я пришел повидать тебя. И хочу попросить твоей помощи.
— Моей помощи? — Присцилле определенно были приятны его слова. — Молодец, что сказал прямо. Терпеть не могу, когда ходят вокруг да около. И какая же тебе нужна помощь?
Она расположилась в кресле напротив брата.
В дверях неслышно появился слуга с чаем, уже сделавший поправку на появление хозяйки: на серебряном подносе стояли три чашки. Энн принялась разливать чай.
— Хорошо бы, — начал Филип, снова опускаясь на диван, — если бы наш старый дом остался нашим. Знаешь, пару раз я проходил мимо и видел, как там хозяйничают чужие люди. По-моему, в этом есть что-то глубоко неправильное. Отец всегда хотел, чтобы мы дом не продавали, а передавали его из поколения в поколение.
— Что же тебе мешает его купить? — Присцилла прекрасно знала, какой ответ может дать Филип, и спросила с единственной целью — позлить его.
— Я пытался одолжить денег, но у меня ничего не получилось.
Присцилла молча смотрела на брата. Она не собиралась помогать ему сказать то, что он пришел сказать.
— Я думал, может, ты одолжишь мне денег на покупку дома. Тебе ведь тоже небезразлична его судьба. А я верну тебе долг.
Сделав маленький глоток, Присцилла посмотрела на Филипа поверх чашки.
— У тебя есть залог или найдешь поручителя?
— Присцилла! — возмущенно воскликнула Энн. — Как ты можешь! Это же твой брат!
Филип встал. Он почувствовал резкий прилив крови, и лицо его запылало. |