Нашу. Что нам предназначено быть вместе.

Предназначено. Он меня совсем не знал. Просто увидел в другом конце комнаты.

«А ты разве это не чувствуешь?»

Тогда — нет. Хотя, где-то глубоко внутри, возможно что-то и было. А когда я позже не смогла это в себе отыскать, оно само стало меня преследовать.

— Они собираются резать торт, — кричит какая-то женщина в зеленом блестящем платье, когда я, оттолкнувшись от стены, направляюсь к боковой двери. На половине пути я теряюсь в толпе людей, которые оставляют на столах свои бокалы и идут на танцпол. Я блуждаю среди костюмов, смокингов, мятых платьев и тяжелого облака парфюма, пока не добираюсь до другой стороны комнаты. Дверь на парковку открыта, и как только я прохожу через нее, то вижу, что группы уже нет. Только шкурка от мандарина валяется на земле.

Позади себя я слышу барабанный бой, а затем грохот тарелок. Шафер поднимается к микрофону и держит свой бокал высокоподнятым. Джон Миллер сидит за барабанной установкой и ковыряет в зубах, Лукас тайком наливает еще пива в кружку, что стоит позади сцены. Тед с кислой миной стоит около усилителя, словно он проиграл какое-то пари. Я вытягиваю шею, чтобы найти Декстера, но в этот момент тучная женщина в розовом становится перед дверью, закрывая мне обзор. И я неожиданно понимаю, что уже слишком поздно.

Скрестив руки на груди, я выхожу на свежий воздух. Снова неподходящее время. Мне сложно отделаться от мысли, что вселенная подает мне знак, намекая, что не нужно делать то, что я запланировала. Я попыталась. И ничего не вышло. Все кончено.

Боже! Кто смог бы так жить? С кучей догадок, которые могут свести с ума. Когда просто плывешь по жизни, получаешь тумаков то тут, то там. Не знаешь, к чему стремиться. И в один прекрасный день эта безысходность поглотит тебя. Все это полное сумасшествие, глупость и…

И тут я замечаю его. Сидит на бордюре под фонарем, колени прижаты к груди. За одну секунду время перестало существовать, а все кусочки мозаики собрались вместе. Позади меня шафер произносит витиеватую речь. Он пьян, но его эмоции бьют через край. «За счастливую пару», говорит он, и все повторяют. Их голоса сливаются в один: «За счастливую пару».

Сжав посильнее пальцы, я иду к Декстеру. Я слышу поздравления, когда молодые разрезают торт. Поэтому последние шаги этого долгого путешествия я делаю быстро, почти бегу, пока не опускаюсь на асфальт и толкаю его. Потому что я знаю, что так и должно все начаться. Нужно в него врезаться.

Я толкаю его, и он пугается. Но, восстановив равновесие и придя в себя, он просто смотрит на меня и не произносит ни слова. Потому что мы оба знаем, что на это раз начать должна я.

— Привет, — все-таки говорит он.

— Привет.

Я смотрю на темные пряди его волос, вдыхаю запах его кожи, замечаю, что на манжетах дешевого смокинга торчат нитки. Он просто смотрит на меня. Не отстраняется, но и не приближается. Неожиданно у меня начинает кружиться голова. Знаю, что этот прыжок неизбежен, что я не просто стою у обрыва и отталкиваюсь, я уже прыгаю.

— Ты действительно веришь, что, только встретившись, мы уже были предназначены друг другу? — спрашиваю я его.

Он внимательно на меня смотрит и говорит:

— Ты же здесь, правда?

Только между нами была огромная пропасть, которую не измерить в милях, футах или дюймах. Между нами было много невысказанного — о прошлом, о будущем. Но эта пропасть была большой только для меня. Но вот я приближаюсь к нему, сокращая ее, а он ждет на другой стороне. Пройти осталось совсем чуть-чуть, но, в конце концов, я запомню только это.

И я целую его, завершая тем самым лето и позволяя кругу замкнуться. Я падаю и не боюсь однажды встретиться с землей. Наоборот, я притягиваю его ближе, кладу руку на шею и чувствую его пульс.