|
Дежурный по этажу говорит, что они заказали в номер кассету с порно. На следующее утро, в девять часов, горничная обнаружила их обоих мертвыми. – Эмболия, я бы сказал, – говорит Нэш. – Лижешь девочке одно место, вдуваешь ей туда воздух или пялишь ее слишком рьяно… в общем, и так, и этак, может так получиться, что ты запузыриваешь ей в кровь воздух и пузырьки постепенно доходят до сердца. Нэш огромный и грузный. Здоровенный детина в теплом тяжелом пальто поверх белого халата. Он в своих неизменных белых ботинках, и когда я вхожу в бар, он уже ждет меня у стойки. Положив оба локтя на стойку, он ест сандвич из булки с говядиной, густо политый горчицей и майонезом. Он пьет кофе без сахара и молока. Его грязные, сальные волосы собраны в хвост, который горчит на макушке, как чахлая пальмочка. Я говорю: и чего? Я спрашиваю, был ли их номер ограблен. Нэш просто жует свой сандвич, сосредоточенно двигая челюстями. Он держит булку обеими руками, но смотрит мимо – на тарелку с крошками, веточками укропа и остатками картофельных чипсов. Я спрашиваю, было ли в номере что-нибудь необычное. Он говорит: – Как я понимаю, раз они были молодожены, он затрахал ее до смерти, а потом у него приключился сердечный приступ. Ставлю пять баксов, что на вскрытии у нее в сердце обнаружится воздух. Я спрашиваю, проверил ли он хотя бы по памяти в телефоне, кто им звонил последним. И Нэш говорит: – Невозможно было проверить. Не по телефону в отеле. Я говорю, что за свои пятьдесят баксов я хочу получить что-нибудь посущественнее его слюнотечении над мертвым телом. – Ты бы и сам изошел слюной, – говорит он. – Блин, она была просто красавица. Я спрашиваю, все ли было на месте: ценные веши, часы, кошельки, драгоценности. Он говорит: – И все еще теплая, под одеялом. Вполне даже теплая. Никакой предсмертной агонии. Ничего. Его массивная челюсть медленно движется – он продолжает жевать, глядя в пространство перед собой. – Если у тебя есть возможность поиметь женщину, которую ты хочешь, – говорит он, – и поиметь ее всеми способами, как ты хочешь, неужели ты ей не воспользуешься, этой самой возможностью? Я говорю, что это будет изнасилование. – Нет, – говорит он, – если женщина мертвая. –Он с хрустом раскусывает картофельную чипсу. – Если бы я был один… если бы я был один и у меня был бы гондон… – говорит он с полным ртом. – Главное, чтобы потом не обнаружили мою сперму. Потом он говорит про убийство. – Не похоже, чтобы ее убили, – говорит он и смотрит на меня. – Или убили его.У мужа очень даже аппетитная задница, если тебя заводят такие вещи. Но – вообще никаких следов. Никаких livor mortis. Никаких натяжений кожи. Ничего. Как он может спокойно есть и говорить о таких вещах – у меня в голове не укладывается. Он говорит: – Они оба голые. Большое влажное пятно на матрасе, как раз между ними. Да, они именно этим и занимались. А потом умерли. – Нэш жует свой сандвич и говорит: – На самом деле она была лучше всех, с кем я трахался в этой жизни… даже мертвая. Если бы Нэш знал баюльную песню, в мире бы не осталось ни одной живой женщины. Живой или девственницы. Если Дункан мертв, я надеюсь, что Нэш не поедет на вызов. Может, теперь он всегда будет иметь при себе презерватив. Может, их продают в автомате в сортире у них в участке. Я говорю: раз уж ты все так внимательно осмотрел, может быть, ты заметил какие-нибудь синяки, укусы, следы от иголок, хоть что-нибудь? И он говорит: – Ничего даже похожего. Предсмертная записка? Может быть, это самоубийство? – Нет, – говорит он. – Никакой записки. |
