|
Он ушел с юридического факультета, так и не доучившись. Он – главный редактор отдела внутренних известий. Он всегда в курсе прогнозов погоды, и петелька у него на пальто вечно торчит наружу. Пароль у него на компьютере – “пароль”. Он подходит к моему столу и говорит: – Стрейтор, у тебя нет других галстуков, кроме этого кошмарного синего? Держа трубку у уха, я произношу одними губами: интервью.Я спрашиваю у гудка в телефоне: первая буква “б”, как в “боксе”? Разумеется, я никому не сказал и не скажу о том, что прочел Дункану стихотворение. Я не могу позвонить в полицию и изложить им свою теорию. Я не могу объяснить Элен Гувер Бойль, почему я расспрашиваю ее о ее мертвом сыне. Воротничок так жмет горло, что мне приходится делать усилие, чтобы проглотить кофе. Даже если мне кто-то поверит, первое, что он спросит: А что за стих? Покажи мне. Докажи. Вопрос не стоит: Узнают ли люди про стихотворение? Вопрос стоит так: Сколько еще пройдет времени, прежде чем вымрет весь род людской? Вот – власть над жизнью и холодная, чистая, легкая и бескровная месть, доступная каждому. Каждому. Мгновенная, бескровная, голливудская смерть. Даже если я буду молчать, сколько еще пройдет времени, прежде чем “Стихи и потешки со всего света”включат в школьную программу? Сколько еще пройдет времени, прежде чем стихотворение со страницы 27 прочитают вслух сорока детишкам перед тихим часом? Сколько еще пройдет времени, прежде чем его прочитают по радио тысячам человек? Прежде чем слова положат на музыку? Переведут на другие языки? Черт, его даже не нужно переводить. Грудные дети не знают речи. Никто не видел Дункана уже трое суток. Миллер думает, что Дункану звонил Клейн. Клейн думает, что звонил Филлмор. Все уверены, что кто-то другой непременно звонил Дункану, но никто с Дунканом не разговаривал. Он не отвечает на электронную почту. Кейратерс говорит, что Дункан даже не позвонил, чтобы предупредить, что он заболел. Чуть погодя, после второй чашки кофе, Хендерсон снова подходит ко мне с гранками раздела “Досуг и отдых”. Лист сложен так, чтобы объявление сразу бросалось в глаза. Объявление шириной в три колонки и высотой в шесть дюймов. Хендерсон смотрит, как я завожу часы и подношу их к уху, и говорит: – Видел, в утреннем выпуске? В объявлении сказано: ВНИМАНИЮ ПАССАЖИРОВ ПЕРВОГО КЛАССА АВИАКОМПАНИИ “РИДЖЕНТ-ПАСИФИК ЭРЛАЙНС” В самом объявлении сказано: “У вас началось облысение и/или у вас появились вши после контакта с обивкой кресел в салоне, пледами или подушками? Если так, то звоните по указанному телефону и объединяйтесь с другими такими же пострадавшими, чтобы подать коллективный иск в суд”. Хендерсон говорит: – Ты ведь уже звонил, да? А я говорю, что пусть он сам позвонит и не морочит мне голову. А Хендерсон говорит: – Ну, ты же у нас мистер Специальный Репортаж. – Он говорит: – У нас тут не тюрьма. И я не твоя жена, на меня орать. Я сражен. Ты становишься репортером не потому, что умеешь хранить секреты. Репортер, журналист – это тот, кто рассказывает. Кто приносит плохие новости. Распространяет инфекцию. Самая сенсационная новость всех времен и народов. Это может стать концом СМИ. Баюльная песня станет чумой нашего века – века информационных технологий. Представьте мир, где люди не смотрят телевизор, не слушают радио, не ходят в кино, не лазят по Интернету, не читают газет и журналов. Они затыкают уши специальными затычками – как сейчас они надевают презервативы и резиновые перчатки. Раньше никто не боялся секса со случайными незнакомцами. А еще раньше – укуса блохи. Пить сырую воду. Комаров. Асбеста. Представьте себе чуму, которая передается на слух. |
