— Ты гасильщик, Виктор, — спокойно кивнул мне этот персонаж, — Видимо, очень талантливый, раз тебе в нагрузку дали такой зоопарк. Далеко небезобидный, прямо скажу. У этой Акриды шариков не хватает. Ну да ладно. Смотри, в чем дело. Ты может быть в курсе, может нет, но сейчас я, твой этот Паша и ссыкливый художник, мы почти чисты перед законом… что, белобрысый нет? Принял. Значит я и Конюхов. Но потом — не будем, ты ясно дал понять, что мы должны засветиться при исполнении. Значит, замараемся. Это называется — с чистого листа? С чистой совестью?

Я немного подумал перед тем, как ответить, но всё равно получилось жестко:

— Вы все были вопросом подвешенным, товарищ. Теперь вы — вопрос в процессе решения. Я бы на вашем месте не стал задумываться, нужны ли реальные пометки в деле для того, чтобы… нет. Не так. Они не нужны, отвечаю уже, исходя из личного опыта. Не были, не нужны сейчас, не понадобятся в будущем. Если оно будет. Как-то так. И да, вы все — не замараетесь в том плане, какой имеете в виду. Компромат на вас никому не нужен.

— Я тебя… услышал, — нахмурился башкир.

Нет, ты меня не услышал. Прости, Азамат батькович, но в отличие от остальных, ты полезен будешь безусловно, поэтому лови-ка гранату.

— Я был там, в Стакомске. Был, когда всё началось, и до самого конца, — проговорил я, закуривая нового ракового солдатика, — Фиолетовый дым, убийства, похищения, все дела. И знаете, что, Азамат Бикметович? Там была целая куча неосапиантов, тренированных и способных. Неплохих, в сущности, ребят. Если бы они достали языки из жопы, если бы не тряслись, если бы не скрывали свои силы, то мы бы спасли на две-три тысячи людей больше. Знаете, кто самый продуктивный герой той заварухи? Вообще, по всему городу? Паша. Тот самый, что бухает в соседней комнате. Ему приказали, и он пошёл. Так-то он почти бесполезный, нихера особо-то и не может, беззащитный даже. Но когда понадобилась его способность — его подтянули и задействовали. Итогом стали живые люди, целые семьи, всё такое. Гражданские. Много.

— Меня это должно впечатлить? Или что? — бывший солдат, прищурившись, пялился в никуда, — Хочешь сказать, что даже негодный… материал может пригодиться?

— Я хочу сказать, что когда мы возлагаем вину на государство за что-либо, то очень часто уверены, что у тех, наверху, есть возможность выбора, товарищ. Что гигантский и рыхлый механизм нашей державы способен отреагировать на каждый эпизод, на каждую жизнь. Что одна поблажка, одно «вхождение в положение» — не стоят ничего. Что они не обернутся целой цепочкой потрясений… — я фыркнул, туша окурок, — А если без философии, то все расклады у вас на руках. Все, о которых мне известно. Наше дело правое, победа будет за нами, ля-ля-тополя. Куда ведут из этой курилки двери, вы знаете.

И я ушел пить водку с панкухой, немного шевелить стесняющегося Салиновского, к которому Треска совершала мощнейшие и прямые как лом подкаты, несмотря на то что Конюхов, болтавшийся у нее подмышкой, на всем своем лице имел выражение «нам дадут!».