Оборин поспешно встал.

Я чувствовал себя скверно. Огромный, страшный день вымотал меня вконец, и мучительно хотелось одного: как-нибудь добраться до маленького кемпинга на берегу озера, рухнуть на скрипучую койку, закрыться с головой простыней и отключиться от этой бешеной круговерти событий, лиц и слов.

Сафаров съехал на животе с «акульего плавника» и молча протянул мне автомат. Я хотел было встать, но вдруг почувствовал едва уловимую ноющую боль. Сначала мне показалось, что она пульсирует где-то в груди. Пошевелил плечами, но боль стекла в ноги и стала жечь огнем. Натер-таки! Пришлось расшнуровывать ботинки.

Так и есть. Босиком, что ли, пойти? Хотя пока спустимся, от меня одни уши останутся, как говорил солдат Тетка.

Как на свете все уныло, нескладно и пакостно…

Оборин уже шел обратно, на ходу вытаскивая притороченный к прикладу автомата резиновый мешочек перевязочного пакета.

– Стер ноги? – спросил он. – Я так и понял.

Он присел на корточки, покрутил головой, осматривая мои распухшие ноги.

– На, перевяжи, – и отошел, чтобы не мешать.

Я разорвал резиновую оболочку перевязочного пакета, вытащил марлевый тампон, покрутил его в руках и со злостью отшвырнул далеко в сторону. Не поможет.

Стиснул зубы, стал обуваться. Потом с трудом встал и заковылял к солдатам.

Латкины уже побежали по тропе, вытягивая за собой цепочку солдат. Оборин дожидался меня.

– Ну что, стало легче? – спросил он.

– Нет, хуже.

Он шел рядом со мной, почти касаясь плечом. Потом взял за локоть, чтобы я мог опереться.

Я остановился.

– Ты чего? – спросил он.

– Иди, я догоню…

Он пожал плечами и молча пошел вниз.

Прошла минута, вторая. Негромкие голоса солдат стихли. Я остался один среди бесконечной теплой ночи. Наконец услышал шаги. Темный силуэт низкой фигуры застыл в трех шагах от меня.

– Это вы, товарищ старший лейтенант?

– Я, Киреев, я…

Солдат подошел ко мне ближе, поднял блеснувшие в свете луны глаза.

– Я хочу вам сказать…

– Ну, говори!

– Если Оборин еще раз…

– Дальше!

– Что «дальше»?! – вдруг крикнул солдат. – Убью я его, вот что будет дальше!

С трудом контролируя себя, я схватил солдата за воротник, туго сжал и потянул к себе.

– Запомни, сука рваная, – прошептал я. – Если не выкинешь из головы эти поганые мысли, то я лично буду разбивать тебе морду в кровь. Каждое утро, ровно в семь ноль-ноль! Ты это накрепко запомни!

Киреев оторвал мою руку от своего ворота, одернул на себе куртку. Я увидел, как он осклабился.

– Чего ж не запомнить, – произнес он. – Конечно, запомню. Конечно… Только вы меня, товарищ старший лейтенант, не пугайте. Я храбрый солдат, и оружие всегда при мне. Вы это тоже накрепко запомните!

– Принесла же тебя нелегкая…

Я понял, что в роту приехал Петровский.

Комбат сидел в маленькой комнатушке у радиостанции, накинув на плечи бушлат, то ли дремал, то ли читал газету, подперев рукой тяжелый подбородок. Когда мы с Обориным вошли, он исподлобья посмотрел на меня и сразу же перевел взгляд на Пашу.

– Ну что, искатели приключений, где банда?

Оборин, будто не услышав вопроса, поставил в угол автомат, стянул с себя безрукавку, сел на топчан, вытянув ноги, и закрыл глаза.