Изменить размер шрифта - +
Уже сам по себе этот факт поднял Ленине настроение еще выше. И тут ее посетила совершенно сумасшедшая идея. А что, если не просто выпить кофе и отправиться обратно на улицу, а как в западном кино: посидеть, поглазеть в окно на прохожих. Или еще лучше, воспользоваться случаем и написать письмо маме. В Москве такое недостижимо. Любое занюханное кафе с засиженными мухами клеенками на столиках всегда наполняла масса народу, и уже на последнем глотке кофе официантка выразительным взглядом напоминала, что за входной дверью ждет очередь. Не понявшему молчаливого намека говорили прямо: «Наша «Ромашка» (казалось, именно так и только так назывались все кафе от Калининграда до Владивостока и от Мурманска до Батуми) – точка общепита, а не изба-читальня».

Правда, в знаменитом первом кооперативном кафе «Кропоткинская, 36» можно было, по слухам, заказать чашечку кофе и спокойно просидеть минут 20. Потом очень вежливо(!), но-таки намекали, что очередь ждет. Лена там ни разу не была, поскольку выложить за кофе сумму, равную ее месячному окладу старшего преподавателя вуза, казалось полной дичью. А Вадим, однажды назначивший в этом месте встречу клиенту исключительно для того, чтобы подчеркнуть свою адвокатскую крутизну, несколько дней потом ходил, как побитая собака, стыдясь потраченной суммы на фоне окружавшей его всеобщей нищеты. Тогда-то он впервые изрек: «Богатство – это не столько, сколько ты имеешь, а сколько можешь комфортно потратить. Поэтому в нашей стране богатых нет и быть не может!» Лена не поняла: «Ты про ОБХСС?» Вадим раздраженно коротко разъяснил: «Нет, про совесть!»

Лена продолжала свой рассказ все в том же приподнятом настроении. Она просидела в кафе часа три. Выпила за это время всего две чашки эспрессо, на что, собственно, и потратила доллар и восемьдесят центов. Написала длиннющее послание маме с подробным изложением эпизода на Бродвее. Потом настрочила короткое письмо Илоне и Михаилу Леонидовичу. Затем решила впервые написать Машке. Вадим звонил ей каждый день, соответственно, общался и со своими родителями, – Машка жила у них. Однако Лена рассудила, что письмо из Америки останется дочери на всю жизнь как память.

Вадим уже больше часа слушал жену, не перебивая. Прикидывал, когда же ему вклиниться с известием о своем успехе дня. Две с половиной тысячи долларов, свалившиеся с неба, должны были произвести на Лену сильное впечатление. Но неожиданно Вадим решил: сегодня он ничего жене не расскажет. Пусть этот день останется ее именинами души. Удача мужа затмит все подарки судьбы, полученные сегодня Ленкой. А это будет несправедливо. Завтра расскажет.

 

Вечером Вадим позвал Сашу покурить. На лестнице. Звучало забавно, поскольку Саша не курил, а ступеньки двоих рядом не вмещали. Вышли секретничать на улицу. Вадим сообщил об истории с деньгами. Он вовсе не хотел хвастаться, просто боялся быть заподозренным в скрытничестве. Понимал, что может в очередной раз вызвать у друга зависть, но так или иначе, про денежный приз тот узнает, и тогда обид не оберешься. Реакция Саши Вадима удивила.

– Я же говорил, что «Абрамовитц» – говно! Надо было и мне оставаться в «Брайане».

– Ну, вообще-то, да, – растерялся Вадим. Уж он-то помнил, как уговаривал Сашу не покидать «родную» фирму.

– Они даже семинар не могли организовать, как наши, из «Брайана»! – продолжал кипятиться Саша.

И тут Вадима осенило. Слово «наши», выскочившее из Сашиного подсознания, высветило ход. Долго витавший в голове план вдруг принял совершенно отчетливые формы. Саша продолжал что-то бубнить. Вадим его перебил:

– Прости, помолчи пару секунд. Мне надо подумать.

Увидев знакомое выражение лица Осипова, Саша послушно замолк. Знал, что сейчас Вадим наверняка выдаст что-нибудь сногсшибательное и, возможно, не такое уж бредовое.

Быстрый переход