Изменить размер шрифта - +
 – В конце концов, это никакое не преступление…

– Само по себе – безусловно, – сказал Бестужев. – Вот только следствием вашего общения с извозчиком стало убийство двух полицейских чинов. Сотрудников политической полиции, уточняю. У меня есть сильные основания подозревать, что в одном, по крайней мере, виновен наш общий знакомый месье Жак… Совершенно неважно, кто совершил второе. Это уже второстепенные детали. Главное, что вы выступили сообщницей в двойном убийстве. Виселица вам, быть может, и не грозит, но в тюрьме придется просидеть долго…

Что значит женщина, что значит француженка! У нее навернулись на глаза самые натуральные слезы, она смотрела на Бестужева взглядом умирающей лани, а голос, полное впечатление, принадлежал маленькой невинной девочке, впервые столкнувшейся с несовершенством и злобой нашего мира.

– Боже мой, месье, как вы жестоки! Нельзя быть таким жестоким…

– Бросьте паясничать, – сказал Бестужев жестко, почти грубо. – Если вы не оставите это лицедейство, я вас без всякой галантности запихну в карету и отвезу в полицей-дирекцию, где за вас примутся уже всерьез. Сказать вам, в чем вы, простите за вульгарность, крупно прошиблись? Охотно. Мы не во Франции, мадемуазель. Это там, охотно верю, ваш процесс стал бы для ваших земляков чем-то вроде театрального представления, этакой романтической драмы. Очаровательная красотка на скамье подсудимых! Прекрасную Мадлен толкнула к сообщничеству с анархистами большая любовь к одному из них! Примерно такие заголовки пестрели бы в прессе, дамы лили бы слезы над вашей горькой участью, мужчины предлагали бы руку и сердце, допускаю, что вам удалось бы растрогать присяжных и отделаться пустяками. Но мы – в Австро-Венгрии, Мадлен. Здешний народец далеко не так романтичен и пылок, как ваши сограждане. В глазах здешнего общественного мнения ассистентка заезжего французского циркача, послужившая сообщницей в убийстве двух полицейских, заслуживает не восторженных статей в газетах и всеобщего поклонения, а каторги, если не виселицы. Такие уж скучные люди – немцы… Заверяю вас: местные судьи будут на вас взирать без тени парижской экзальтированности… И срок заключения, повторяю, вам грозит весьма солидный…

– Но как же так, месье… – проговорила она уже жалобно, сломленно.

Бестужев смотрел на нее без улыбки, весьма недоброжелательно. С непроницаемым лицом осведомился:

– Как это поют в ваших кафешантанах? По улицам гуляла прелестная Мадлен и юбочку держала чуть-чуть поверх колен… А чего же вы хотели после таких подвигов?

– Но…

– Молчите, – сказал Бестужев. – Я вас намерен растоптать самым решительным образом. И не пытайтесь строить мне глазки, не поможет. Вам уже приходилось по пустякам пару раз сталкиваться с французской полицией… и, насколько я знаю, ваши ужимки их не очаровали. А сейчас вы замешаны в убийстве… Не мирных обывателей, а полицейских, что ситуацию усугубляет.

Он с самого начала выбрал агрессивный тон, общую линию поведения. Не стоило играть с ней психологические партии, ее надлежало ломать примитивно и грубо – у него не было времени, время работало против него…

Бестужев с радостью отметил, что собеседница всхлипнула уже всерьез, а не лицедействуя с целью его разжалобить.

– Но, месье… Я и подозревать не могла, что этим кончится, я от вас впервые услышала, что там было убийство…

Улыбкой Бестужева следовало бы пугать детей:

– И вы полагаете, что судьи, услышав этот лепет, проникнутся к вам сочувствием? Важно не то, о чем вы думали и чего хотели, а что из всего этого вышло…

– Я же не знала…

– Вы меня утомляете, – сказал Бестужев.

Быстрый переход