– Не родителей, а маму! – мрачно буркнула Полина. – И боюсь я не родителей. И не за себя. А за тебя!

– Анна Ярославна! – ответила Полина, приседая в книксене.

– Что, поди, хреново там, во Франции-то? – понимающе усмехнулся одногруппник, имени которого Полина сегодня так и не узнала.

– Да не сладко. Мыться – не моются. Писать-читать толком не умеют даже придворные. Чёрт знает что такое, а не европейское королевство!

Предчувствия Полю не обманули. Мама не поздоровалась и не познакомилась. Она начала бросать несчастному Стасику в лицо хлёсткие обвинения в том, что… Лучше вам этого не знать. От удивления тот открыл рот и не мог вымолвить ни слова, настолько тексты этой внезапно появившейся гарпии были далеки от действительности. Полина же, обычно весьма слезливая в таких ситуациях, вдруг расхохоталась. Мама повернулась к ней и, поведя носом, голосом верховного судьи вынесла обвинительный приговор:

– Ага! – охотно согласилась Поля с мамиными обвинениями в её адрес и заслонила собой неуклюже-обалдевшего Стасика. – Только они, мама, почему-то того самого «одного» не попросили. Просто так налили. Наверное, они не мужчины! – ляпнула Полина и неэлегантно – не до политесов – подпихнула незадачливого товарища и помахала ему ручкой, мол, уходи быстрее. Два раза повторять не пришлось.

– До свидания, Полина! До завтра! До свидания… э-э-э… было очень приятно познакомиться!

Полина прыснула. Стасик-Славик отчалил, смешно подкидывая слегка кривоватые ноги.

Хорошо, живым ушёл. Какой там ужин.

Полночи мама читала монолог, живописуя геенну огненную для неблагодарных дочерей, заламывала руки и звонила подругам в поисках путей получения справки о неизлечимости Полиной головы. Безрезультатно. Поля была непреклонна:

– Здравствуйте! Меня зовут Полина, – несколько сдавленно произнесла девушка, пытаясь: а) победить волевым усилием паническую атаку; б) разжать острые кошачьи «крючки». Пункт «б», кстати, весьма способствовал исполнению пункта «а». Давно доказано, что для психически здоровых людей боль физическая – куда более сильный раздражитель, чем всевозможные надуманные фобии.

– Чего это ты? – прошептала она. – Кто это? – Он в ответ лишь слабо мяукнул. Жалобно. Совсем не по-тигриному. – Эх ты! А ещё уссурийский! Слушай, а вдруг это местный коммунальный домовой бродит? Призрак Коммуны! Или, может, это какой-то обряд посвящения? Надеюсь, в корыто с отборными одесскими тараканами нырять не заставят?

«Ерунда какая-то! Конец двадцатого века на дворе, и – керосинка!»

При мутном, колеблющемся свете «призрак» обернулся ожившим каменным изваянием и молча сверлил Полю глазками-буравчиками с поперечными змеиными зрачками. Во всяком случае, так ей в тот момент показалось. Игра света и тени. Точнее – тени и тени – ещё более щекочущая восприятие забава. Над зловещими глазёнками нависали набрякшие веки. Венчали композицию выщипанные ниточки – вершина искусства старческого мейкапа.

– Чего орёшь? – безразлично-злым скрипучим голосом ответило изваяние.