Представитель полицейского профсоюза согласился с ним, но я настоял на своем, заявив, что выгоню их вон, если захочу, и сам буду представлять свои интересы. Затем, когда мы уже были готовы вернуться в зал суда, Стоун неожиданно пошел на попятную. Сказал, что я могу дать показания, даже несмотря на то что он по-прежнему считает это ошибкой.

И вот сейчас, когда я стою на кафедре, Стоун сверяется со своими записями, поворачивается вполоборота ко мне, вполоборота к присяжным и произносит ровным тоном:

– Детектив-инспектор Блэкли, расскажите нам, что вы поняли первым делом вечером в субботу тринадцатого февраля две тысячи десятого года.

– Я понял, что идет снег.

Каждое мое слово тщательно подобрано. Я снова и снова прокручивал их в голове, пытаясь найти подводные камни, опасные ссылки, намеки, которые могут быть превратно истолкованы присяжными. Стараясь сохранить внешнее спокойствие, я жду следующего вопроса.

– Идет снег? – Стоун вопросительно поднимает брови, хотя, разумеется, он уже наперед знает ответ. – И почему это имело для вас такое значение?

– Потому что я думал, что на дворе лето. Я полагал, что это воскресенье, десятое августа две тысячи восьмого года.

Не кажется ли все это слишком медленным, слишком продуманным? Мысленно беру на заметку показать присяжным то, что я способен на сильные чувства, несмотря на все то, что они здесь слышали.

Стоун отрывается от своих записей. Я чувствую его нерешительность. Он снова смотрит на меня.

– А почему вы так думали?

И мы оба понимаем, что теперь обратной дороги нет.

Глава 2

Годом раньше

Суббота, 13 февраля 2010 года, 21.00

Что-то жутко не так. Идет снег, но на дворе август. Я поднимаю взгляд на кружащиеся в свете фонаря белые хлопья, и в этот момент мне прямо в ухо сигналит клаксон. Я раздраженно оборачиваюсь и вдруг вижу, что стою посреди улицы, плавно покачивающейся у меня под ногами. Но я не пьян, я в этом уверен. Водитель кричит что-то, я не разбираю его слова; он громко ругается и, рванув с места, уезжает прочь.

Что я здесь делаю? Ночь темная и ужасно холодная – не помню, чтобы летом было так холодно, – и, хлопая руками, чтобы хоть как-то согреться, я двигаюсь дальше туда, куда шел. Но куда я шел? С одной стороны тянутся тускло освещенные муниципальные дома. Вдалеке стоит погруженная в темноту церковь, устремив в небо свой черный шпиль. Я ее не помню. В другой стороне – неосвещенный автомобильный салон, за стеклом смутно видны призраки непроданных машин. С нарастающим ужасом я чувствую, что и его вижу впервые.

Двое прохожих, увидев происходящее, подходят ко мне. Один из них берет меня за руку и помогает подняться на тротуар.

– У тебя всё в порядке, приятель? – спрашивает он.

Я смущенно бормочу, что они напрасно беспокоятся. Второй мужчина всматривается мне в лицо.

– Принял лишнюю рюмку? Не хочешь сесть? В ногах правды нет.

– Нет-нет, всё в порядке, – говорю я.

Затем с ужасом замечаю, что он засовывает руку в карман моей флиски. Я бью его по руке, но он снова пытается вытащить мой бумажник. Я отталкиваю его, и он со смехом отходит прочь, бросая за спину:

– Алкаш несчастный!

– Я не пьян, – говорю я и пытаюсь схватить второго, но тот также отступает назад, размахивая руками, словно ничего не произошло.