— Как это было утомительно, — соглашалась Люси. — А ты что, не мог убежать и отправиться играть в теннис?

— Я не играю в теннис, по крайней мере на публике. Здешние места недостаточно романтичны для такого рода занятий. Это же не Италия, где в англичанина вселяется настоящий бес.

— Бес?

— Помнишь итальянскую пословицу: «Англичанин в Италии — воплощение дьявола.»?

Люси не помнила. Да и для молодого человека, который провел в Риме спокойную зиму с мамой, пословица была не вполне подходящей. Но Сесиль после помолвки почему-то надел маску космополита, причем весьма свободных нравов — маску, которая ему совершенно не подходила.

— Если они относятся ко мне неодобрительно, я ничего с этим не смогу поделать, — сказал он. — Если существуют непреодолимые барьеры, разделяющие меня с ними, то с этим я должен смириться.

— Мы все вынуждены считаться с разными ограничениями, — отозвалась Люси.

— Иногда эти ограничения нам навязаны извне, — уточнил он, видя, что она не совсем понимает его точку зрения.

— Каким образом?

— Согласись, есть разница между заборами, которые мы сами возводим вокруг себя, и заборами, которые вокруг нас возводят другие.

Люси мгновение подумала и согласилась.

— Разница? — вдруг вмешалась миссис Ханичёрч. — Я не вижу никакой разницы. Заборы они и есть заборы, особенно если находятся в одном и том же месте.

— Мы говорим о мотивах, — отозвался Сесиль, скривив губы.

— Мой дорогой Сесиль, взгляните сюда!

И миссис Ханичёрч положила себе на колени свое портмоне.

— Это я и Уинди-Корнер, — сказала она. — А все остальное — прочие люди. Мотивы, это, конечно, замечательно, но забор проходит вот здесь.

— Мы говорим не о реальных заборах, — заметила со смехом Люси.

— О, я понимаю, дорогая. О заборах в поэтическом смысле.

И мисс Ханичёрч безмятежно откинулась на подушки экипажа. Сесилю было непонятно, что так развеселило Люси.

— Есть люди, вокруг которых нет никаких заборов, — сказала Люси. — Один из них — мистер Биб.

— Как бы священнику без забора не оказаться под забором.

Люси обычно не сразу понимала то, что люди говорят, но быстро схватывала то, что они имеют в виду. Она не успела оценить эпиграмму Сесиля, хотя и безошибочно определила, что за чувство породило ее.

— Тебе не нравится мистер Биб? — спросила она задумчиво.

— Я так не говорил, — ответил Сесиль. — Я считаю, что он значительно превосходит средний уровень. Я только не согласен… — И он выдал длинную речь, и снова о заборах, и речь его была блестящей.

— Я знаю священника, который мне не нравится, — сказала Люси, которой хотелось сказать что-нибудь примиряющее. — Священник, у которого есть заборы, причем самые ужасные. Это мистер Игер, английский капеллан во Флоренции. Он совсем лишен искренности, и речь идет не о плохих манерах. Он настоящий сноб и лицемер, и он как-то сказал ужасную вещь.

— Что за вещь?

— Там, в пансионе Бертолини, был пожилой человек, и мистер Игер сказал, что тот убил собственную жену.

— А может быть, и убил.

— Нет!

— Почему «нет»?

— Он очень добрый человек, я уверена.

Сесиль усмехнулся женской непоследовательности.

— Да нет, это точно. Я тщательно все обдумала, — настаивала Люси. — Самое противное — это то, что мистер Игер не сказал ничего определенного.