Изменить размер шрифта - +
Именно тот путь, каким сегодня будет идти санитарка — мимо седьмой подстанции. В первый раз я прогулялся, чтобы убедиться: другого пригодного для совершения преступления места, кроме того самого пустыря, на маршруте от проспекта до больницы не было. Ограбить и убить жертву можно было на многих участках того маршрута: оживлённого движения пешеходов я там не заметил — проблемы со свидетелями у преступника не возникло бы. Но другого удобного места, где Горьковский душитель мог бы изнасиловать жертву, кроме пустыря я не обнаружил.

Снова прошёлся по неровному асфальту тротуара, вдоль потрескавшегося белого бетонного забора уже вечером. Чтобы понять, как именно будут освещать путь преступника фонари, и узнать, проникал ли их свет на поросший пожелтевшими сорняками пустырь и на место моей будущей засады. Работающих фонарей на участке между проспектом и больницей увидел всего несколько. Провал в заборе, за которым начинался заваленный строительным мусором и поросший сорной травой участок земли между кустами и подстанцией, так и вовсе освещался ночью лишь луной — ближайший светлый островок заканчивался в пяти метрах от него.

Место для засады на Горьковского душителя я приметил в двадцати метрах от входа на пустырь — за высокими полудикими кустами шиповника. Грязный бетонный забор прикроет меня со спины (кусты не позволят моей фигуре выделяться на его фоне). Надеялся, что седьмого ноября не пойдёт дождь. И что к началу ноября шиповник сохранит хотя бы часть листвы — пусть и увядшей. Тогда меня невозможно будет заметить с дороги, хоть высматривай в упор. А вот дорога и тротуар для меня будут, как на ладони: всего в двух десятках метров от места моей засады находился рабочий фонарь — его свет никому не позволит проскользнуть мимо меня незамеченным.

Уже на подходе к пустырю я скрестил пальцы. Но не потому, что боялся опоздать. До восемнадцати часов оставалось почти двадцать минут (хотя на небе уже угасал закат). Я сомневался, что санитарка любила свою работу так сильно, что помчится на смену за два часа до положенного по расписанию времени. Переживал сейчас по другому поводу. Уж очень удобное я подыскал место для своей засады. Укромное. Теперь боялся, как бы его не посетили в предыдущие дни с целью не поймать маньяка, а «сходить в кустики». Мороза пока не было — неприятные запахи могли сильно осложнить мне «пребывание на посту».

На пустырь я всё же заглянул. Обошёл его вдоль и поперёк (фонаря у меня не было) — едва ли не наощупь убедился, что не опоздал (о бездыханное тело не споткнулся). Запоздало сообразил, что провал в заборе не очень-то и виден вечером с дороги. А значит, что маньяк тоже заранее обследовал этот маршрут и запланировал, где именно расправится со своей жертвой. Вот только он вряд ли будет прятаться в засаде: скорее последует за женщиной от автобусной остановки, чтобы заранее не вспугнуть жертву, выбираясь из кустов. «Нормальные люди вечером по кустам не прячутся, — подумал я. — Только охотники на маньяков… и засранцы».

К месту засады свернул по заранее примеченной тропке — та вела к очередному «окошку» в заборе (прикрытому досками — отодвинуть их я в октябре не смог). Вдоль забора прошёлся к кустам шиповника. Всматривался под ноги, чтобы не вступить в мину биологического происхождения — где-то такая была: об этом говорило моё обоняние. Добрался до облюбованного ещё в прошлом месяце пяточка за кустами, убедился, что там безопасно (даже ветер не приносил сюда неприятные запахи). Выглянул через просвет в кустах — туда, откуда со стороны проспекта Гагарина ждал появления женщины и маньяка. «Фонарь светит, — отметил я. — Замечательно».

От проезжей части проспекта меня отделяли примерно пятьсот метров. Но шума от проносившихся там автомобилей я не слышал. Всего в полукилометре от центральной транспортной артерии города я стоял за кустами в полной тишине.

Быстрый переход