Сан Саныч брезгливо скривил губы.

— Проваливай отсюда, пионер, — сказал он. — Иди, просуши штаны. Уматывай, пока я действительно тебе язык не отрезал. И в следующий раз думай, кому ты и что говоришь.

Хмыкнул.

— Но за пятёрик благодарю.

Он помахал купюрой, спрятал её в карман.

— Выпью за твоё здоровье, — сообщил Кузин.

Он не стал дожидаться пока я уйду — поплёлся на кухню. Кузин ушёл спокойно и неторопливо. Будто из его головы уже выветрились все мои оскорбительные слова. Я посмотрел ему вслед, поднял с пола шапку. Отряхнул её, напялил на голову. Порадовался, что хоть её не заляпал кровью. Поморщился от боли в плече — подумал, что всё же зря напоролся на нож: хватило бы и разбитого носа. Видел, как Сан Саныч уселся за стол, плеснул себе в стакан остатки прозрачной жидкости из бутылки.

Прочувствовал весь идиотизм происходящего. Десяток секунд назад Кузин угрожал меня зарезать — теперь сидел за столом и преспокойно закусывал водку (или что он там пил?). Словно золотая рыбка, у которой памяти хватало на три-пять секунд. «Это ж сколько он выпил до моего прихода?» — подумал я. И сам себе ответил: «Достаточно для того, чтобы разбить голову сожительнице». Взглянул на кровь, что капала с моей руки — около входной двери собралась уже лужица. Я громко застонал и буквально вывалился из квартиры Нежиных.

Рисовал за собой след из капель крови. Дошёл до двенадцатой квартиры — несколько раз будто бы из последних сил ударил по двери рукой. Дверь задрожала. Я громко застонал. Оставил на гладкой деревянной поверхности кровавый отпечаток. Прижался к стене плечом, сполз на землю. Шаги пенсионерки я не услышал. Мелькнула мысль о том, что Изольды Матвеевны нет дома. Это стало бы для меня печальным фактом. Но расстроиться я не успел. Услышал звон металлической цепи — дверь немного приоткрылась.

— Кто это? — спросил скрипучий старушечий голос. — Что вам нужно?

— Вызовите скорую, — простонал я. — И милицию. Кажется… меня зарезали.

Глава 39

Мне вспомнились строки из стихотворения Владимира Высоцкого: «…Конец простой: пришел тягач, и там был трос, и там был врач…». Примерно так же, как в той песне, завершился и мой субботний поход к Альбине Нежиной. Королеву я в субботу не увидел. Зато познакомился с её соседкой, замечательной и заботливой женщиной. Около четверти часа, до приезда скорой, Изольда Матвеевна хлопотала над моей окровавленной рукой (а я изображал едва живую жертву жестокого нападения: стонал, вздрагивал от боли, закатывал глаза). Потом появились хмурые милиционеры и улыбчивые медики из скорой помощи.

Первые допросили «умирающего» меня, на радость соседям спеленали и забрали в отделение милиции Сан Саныча Кузина. Жильцы подъезда выглядывали из квартир (будто созвонившись по внутриподъездной связи), провожали Кузина ухмылками и едкими комментариями. Медики вырвали меня из рук недовольных субботней работой правоохранителей. И увезли меня в уже поднадоевшую пятую городскую больницу. Там мне обработали и зашили рану, подвесили мою руку на марлевой повязке, заклеили мне пластырем царапины на лбу… и пожелали удачи. Даже не предложили остаться в больнице до утра.

Но в больнице я всё же задержался: пообщался с Дарьей Степановной Кировой. Щуплая энергичная женщина встретила меня уже у самого выхода — засыпала вопросами о самочувствии, о настроении, о жизни. Рассказала она и о Нежиных. Заверила, что Альбинина мама «ещё легко отделалась», потому что «травмы головы — это всегда серьёзно». Кирова общалась со мной, точно с давним приятелем. До появления милиционеров — те разыскивали именно меня.