— Осторожно, Даша, — сказал я. — Винтовка заряжена.

Ветер на секунду усилился. Он откатил к кустам раскрытый зонт, холодными щупальцами вновь забрался мне под одежду.

Кирова указала на Романа Георгиевича.

— Саша, почему вы в него стреляли? — спросила она.

— Хотел убить, — сказал я. — И убью.

— Но… почему?! Ведь вы же не убийца! Я помню, как вы меня спасли! И знаю, что вы помогли не только мне, но и Альбине Нежиной, и дочери этого… начальника из горкома. Вы герой, Саша! Вы мой будёновец! Вы не бандит! Я… не понимаю, что происходит!

Женский голос прозвучал, как плач.

— Не вижу другого выхода, Дарья Степановна, — сказал я. — Иногда героям приходится и убивать. Если они не находят иного способа помочь.

Носком ботинка я поддел молоток — придвинул его к туфлям Кировой. Женщина на шаг попятилась, будто увидела перед собой крысу. Наклонилась, подняла инструмент, сжимая двумя пальцами мокрую деревянную рукоять.

— Откуда здесь… это? — спросила она.

Я нехотя указал на Валицкого.

— Он принёс. Хотел вас убить.

— Меня?

Не почувствовал в голосе Дарьи Степановны испуг — лишь уловил нотки удивления.

— Зачем?

— Не знаю, — сказал я. — Об этом лучше спросить у него. Если он сам знает. И если захочет вам ответить.

Кирова смотрела на Романа Георгиевича.

Я не видел выражение её лица, но чувствовал растерянность в её голосе, в её жестах.

— Саша, что происходит? — сказала Дарья Степановна. — Объясни мне. Я…

Её голос сорвался на жалобный писк.

— …Ничего не понимаю.

— Этот человек хотел вас убить, Даша, — сказал я. — Можете мне поверить. Для этого он и взял с собой молоток. Но я ему помешал. Вот и всё.

Говорил я в полный голос, но дождь заглушал мои слова. Дарья Степановна повернулась ко мне. Луна пусть и пряталась за пеленой облаков, но отражённый ею свет всё же доходил до земли: я увидел широко открытые глаза Кировой.

— Я верю вам, Саша, — сказала женщина. — Правда, верю! Но всё равно не понимаю… почему вы в него стреляли? Разве… нельзя было поступить иначе?

Валицкий прекратил стонать (прислушивался к нашему разговору?). Я насторожился, следил за Романом Георгиевичем, готовясь в любой момент обрушить на него град ударов — если попытается стать на ноги. Зонт Кировой добрался до кустов — замер, уткнувшись в ветки.

— Было три варианта развития событий, Дарья Степановна, — сказал я.

Говорил спокойно — совершенно не чувствовал сейчас волнения, будто беззаботно прогуливался по ночной улице, а не собирался убить человека (эмоции всё ещё не пробили воздвигнутую на их пути стену). «Маньяк должен умереть», — таково было моё решение. И я пока не изменил его.

— Первый — позволить этому человеку убить вас, и сдать его в милицию в комплекте с уликами и моими свидетельскими показаниями, — сказал я. — Такой себе вариант, не находите? Мне он не понравился.

Холодные капли дождя вновь коснулись шеи, отправляя по телу новую волну холода.

— Второй — пристрелить этого урода до того, как он на вас нападёт. Быстро и эффективно… должно было получиться. На этом варианте я и остановился.