…Конь «Гиблец» стоял посреди плоской, вроде столешницы, равнины. Парус обвис, как вывешенная для просушки простыня, пузырь чуть колыхался в восходящих от нагретой солнцем земли воздушных потоках, напоминая аэростат противовоздушной обороны военной поры. Звенящий зной затопил все вокруг, но на палубе коня, под растянутым льняным тентом, было нежарко.

День клонился к вечеру. Уже вполне пришедшие в себя Тамара и Бойша, напоенные, накормленные, вымытые в большой бочке, переодетые в чистое, лежали рядком на охапках душистого сена. Сил разговаривать еше не было, и они просто блаженно улыбались, наблюдая за Мырей и Атямом, которого домовой называл «брательником».

Незнати сновали по палубе, перебрасывались словами, творя повседневную хозяйственную работу — разжигали костер, спускались в трюм за водой, с избытком запасенной в дубовых просмоленных бочонках, ставили сбитень, в четыре руки резали на липовой доске вымоченную солонину, зелень, капусту, свеклу, яблоки, помидоры.

— Хорош борщок, когда всего по чуток, — балагурил Мыря, насвистывая сквозь зубы военные марши. Атям по большей части молчал, но видно было, что и ему по нраву, как все обошлось.

Выглядел незнать совсем иначе, чем на бармовом погосте. Он отъелся, раздался вширь, новая кожа затянула жуткие костяные проплешины на голом черепе; аккуратно подстриженная седая борода уже не напоминала мочало, а глаза смотрели на людей живо, без злости и тоски.

После ужина, съев полную миску наваристого борща и напившись сбитня, Бойша нашел в себе силы подняться, прошелся по палубе.

— Как же вы коня-то сюда затащили? Ветры путеводные только над плешами веют, — оглядывая скудный пейзаж за бортами «Гиблеца», спросил он у незнатей. Мыря усмехнулся:

— А у нас свой ветродуй. Передвижной, о как!

Тамару интересовало другое. Последний раз «Гиблеца» она видела еще во время битвы на Поворотном камне. Коня захватили чистуны и вместе с частью своих древесных кораблей увели из-под обстрела итеров.

— Ну, это история длинная, — снова усмехнулся Мыря. — Шли мы, понимаш, с брательником кое-откуда кое-куда, смотрим — наша коняга. Ну, и взяли…

— Кое-откуда… — понимающе повторила слова незнатя Тамара. — А нас как нашли?

— Это теперь легче легкого. — Мыря подмигнул ей. — Ожила Красная печать, девка! Верней сказать — мы ее оживили. Во, гляди!

И домовой, сунув руку за пазуху, достал что-то, шагнул к Тамаре, разжал кулак…

На коричневой, бугристой от мозолей ладони незнатя лежал перстень. Очень-очень знакомый золотой перстень с темно-красным камнем-гранатом. Вот только видеть его так близко девушке еще не доводилось, потому что обычно кольцо носил на пальце и никогда не снимал старший гвардмейстер Управления Т полковник Терентий Северьянович Чеканин, ее непосредственный начальник.

— Где ты это… взял? — Невольно понизив голос, Тамара посмотрела в желтые глаза Мыри.

— Не маленькая, сама догадайся. — Домовой протянул ей перстень: — На, теперь ты — хранительница.

— Я? — растерялась Тамара. — А Терентий Северьянович…

Домовой отвернулся и глухо пояснил:

— Во град Москов мы ходили. Красную печать поднимать. Ну, а из чудовин печатных только энто вот колечко и смогли взять. В могиле.

— Чуть не угробились из-за печати твоей, — скрипуче и недовольно упрекнул Мырю Атям. — Все темечко до самой середки проел ты мне. Красная печать, Красная печать… Далась она тебе!

— Далась! Еще как далась! — с вызовом ответил домовой.