— Нет, — отдышавшись, проскрежетал итер, поднимаясь с горячей земли. — Вставай! Слышишь?! Вставай, пошли! Я хочу жить! Значит, ты тоже должна! Цепь, мать ее… Слышишь?! Мы дойдем до людей. Ну!

— Не могу… — прошелестела в ответ Тамара. — Какие люди? Здесь никого нет. Только солнце… и смерть.

— А-а-а! — взвыл Бойша, подхватил девушку, как куль с тряпьем, забросил ее на хребтину, цапнул свободной рукой ремень шибала и, вбивая ноги в пыль, упрямо двинулся к размазанному маревом горизонту. Он шел долго, почти до темноты. Когда слепящий шар светила из белого сделался кроваво-красным, как раскаленное в горне железо, а от кривых низких ветвей саксаула легли на камни длинные тени, Бойша упал на колени, свалил потерявшую сознание Тамару рядом и сам лег, заснув еще до того, как его голова коснулась земли.

Утром девушка проснулась первой. Во сне она видела воду. Много-много воды. Целую реку, по волнам которой плыл их плот. Можно было опустить голову и пить, пить, пить — бесконечно. А потом сползти с шершавых бревен и погрузиться в речную прохладу с головой, всплыть, лечь и отдаться воле течения, чтобы оно понесло ее далеко-далеко, туда, где нет ни чистунов, ни итеров, но зато у всех людей есть имена.

Брызнувшее в глаза рассветное солнце вернуло Тамару в действительность. Она огляделась и почувствовала, что не может даже заплакать. Итер лежал рядом, обхватив растрескавшимися пальцами ствол автомата, и хрипел. В его жестких волосах застряли стебли высохшей травы. Накануне он отдал последние силы, чтобы нести Тамару на себе, и, видимо, это было пределом, положенным ему природой.

«Почему я не умерла вчера? — возникла в голове девушки короткая и страшная в своей простоте мысль. — Зачем еще один день? Зачем солнце? Зачем я дышу? Нужно просто перестать это делать — и тогда придет спасительная смерть».

Перед глазами у нее все поплыло, солнце опрокинулось, полетело кУда-то, разбилось, рассыпалось звенящими радужными осколками. Ветер завел свою вечную погребальную песнь, наигрывая ее на гранях камней, шурша мириадами песчинок, вздымая пыль, чтобы покрыть ею умирающих людей — как саваном.

Какое-то время Тамара понимала, что с ней происходит и где она, потом начались видения. Из мрака стали появляться лица людей — мамы, отца, брата, лейтенанта Стеклова по прозвищу Джимморрисон, полковника Чеканина, капитана Карпухина, каких-то полузнакомых сотрудников управления. Мелькнула дурашливо улыбающаяся бородатая рожа Мыри — и вдруг все это унеслось, исчезло, затопленное багровой тьмой. А потом она увидела его. Худое, темное лицо, тонкогубый рот, исчерченный морщинами лоб, неприятно узкие, словно бы выщипанные, брови.

Кощ. Хозяин Московского темномирья, чаровник и преступник. Тот, кто во всем виноват.

— Вот и все, девочка, — произнес он лишенным интонаций голосом, и Тамара содрогнулась от осознания истины, прозвучавшей в словах чаровника. Действительно — все. Конец. Смерть.

— Мне было приятно наблюдать за вашими мучениями, — продолжил Кощ, растягивая губы в подобии улыбки. — Жаль, что вы оказались слабее, чем я думал. Если бы у тебя хватило сил идти еще два дня. все обернулось бы куда интереснее. Шакалы. Стая голодных шакалов. Они грызли бы твои ноги, глодали пальцы, а ты смотрела бы на это — и умирала.

Кощ засмеялся. В глубоко посаженных глазах его зажглись веселые огоньки, но это было злое веселье, веселье садиста и палача, глумящегося над своей жертвой.

— Тебе все равно было не совладать со мной, — отсмеявшись, снова заговорил чаровник. — Ни тебе, ни этому глупому итеру, ни незнатю, что бросил тебя. На что ты надеялась? Я создал этот мир таким, каким хотел.