— Только одного ковбоя — Кокера. Он работает на «Пять решеток».

— Вы о чем-нибудь говорили?

Кон вынул из седельной сумки свою кружку и налил себе кофе.

— Так, перебросились парой слов.

Джонни как-то странно смотрел на него, но тот не обратил на это внимания, благодарно прихлебывая кофе.

— Кофе хорош, — отметил он.

— Мы оставляем кофейник на этом кедре. Кто первый приезжает, тот и варит.

— Я буду стараться, чтобы первым приезжал ты. У тебя здорово получается.

— Меня научила мама. Я иногда варил кофе к ее приходу с работы. — Джонни обернулся к Кону. — Маме приходилось наниматься на работу. Папа погиб в катастрофе на железной дороге, когда мне исполнилось шесть лет.

— Стойкая женщина твоя мама, — констатировал Конагер. — Надо иметь крепкий стержень, чтобы одной вырастить сына. — Он взглянул на Джонни. — Я думаю, она могла бы гордиться тобой. Ты стал совсем взрослый.

Джонни вспыхнул и решил сменить тему:

— Я всегда жалел, что совсем не помню отца. Какой он был, что за человек?

— Большинство железнодорожников, которых я знал, отличные ребята, — сказал Конагер. — Я сам работал на строительстве путей. И в вагонах поездил в свое время немало, со скотом и по-всякому. Они замечательные парни.

— Я его совсем не знал.

— Да, мальчику надо бы знать своего отца — ему нужен живой пример. Мальчики или девочки — все они учатся быть мужчинами и женщинами, глядя на родителей.

— Рядом с нами была лавка, ее держал один человек… Когда мы сидели совсем без денег, он давал нам продукты так… в долг. Я до сих пор не знаю, рассчиталась ли с ним мама или нет.

— Когда-нибудь вернешься и спросишь его. И заплатишь, если должен.

Джонни глядел в свою кружку.

— Я тоже об этом думал. Ты считаешь, надо?

— Угу.

Они посидели молча, прихлебывая кофе и слушая, как кони хрумкают травой. Через некоторое время Кон поднялся и подтянул подпругу.

— Кон? — нерешительно позвал Джонни.

— Да?

— Почему ты не стал стреляться с тем типом? С Кайовой.

— Ты хочешь узнать, не струсил ли я? Нет, пожалуй, нет… Не помню, чтобы я трусил. Страх иногда испытывает любой, но тогда я об этом не думал. Кайова, собственно, не такой уж подлый — просто он переоценивает себя… Чего ради мне, рискуя самому, убивать человека, который выставляет себя на посмешище? Его следовало проучить. Если он выживет и что-то поймет, то будет мне благодарен. Если нет, то какая разница. Запомни, парень: сама по себе репутация никого не делает крутым. Надо знать, не сколько человек он убил, а какие они были. Бойцы или сопляки? И еще — а мог ли он поступить по-другому? Тот, кто убивает, когда есть шанс договориться, — придурок… сумасшедший.

— Он мог убить тебя.

— Мог.

Конагер поставил ногу в стремя и вспрыгнул в седло. Глядя сверху на Джонни, добавил:

— Для некоторых убийство — зрелище, парень. Когда двое хватаются за оружие, ты тоже должен знать, на какой стоишь стороне.

Джонни долго глядел ему вслед, размышляя. О чем тут Кон говорил? Что хотел объяснить ему?

Против собственной воли юноша чувствовал душевное влечение к этому странному всаднику, исчезавшему вдали. Он никогда не встречал человека более одинокого и в то же время уверенного в себе. Вот в чем дело, подумал Джонни: Кон Конагер имеет свою позицию и знает, во что верит… хотел бы Джонни сказать то же самое про себя.