— Хоть один пока не ссучился, — сказал Конагер. — У него еще есть шанс.

Он говорил будто для себя, но достаточно громко, чтобы услышал раненый, если он еще не потерял сознание. Пуля, видимо, прошла навылет. В момент выстрела Кон вроде бы видел кончики патронов в его поясе чуть ниже точки прицела, но поручиться не мог.

Скот спускался по склону, медленно и методично приближаясь к корралю.

— У мальчика есть порох в пороховницах, — снова будто рассуждая вслух, заметил Конагер. — И бахвальство тоже, однако. Он словно в индейцев играет.

Скотт добрался до раненого и снова выпрямился.

— Эй, ты! Я не могу его унести! Он помрет раньше, чем мы куда-либо доберемся. У него все кишки разворочены.

Очередная ловушка? Конагер не боялся ловушек. Те, которые он не применял сам, применялись против него.

— Хорошо, малец, неси его сюда.

— Мне снять кобуру?

— Оставь при себе. Если хочешь испытать удачу, попытайся к ней прикоснуться. Я не убиваю тех, кто не нападает.

Скотт поднял раненого и потащил к двери барака. С молчаливого согласия Кона бережно уложил его на койку.

Раненым оказался Хай Джексон, один из двух парней, которых Конагер встретил на станции «Лошадиный Источник». Нижняя часть рубахи и штаны его набухли от крови. Пуля, как и предполагал Кон, прошла навылет, но ранение оказалось тяжелым.

Скотт побледнел. Видимо, раньше ему не приходилось видеть так много крови. К тому же он сам был весь в крови — и руки и рубашка.

— Можешь умыться у входа, — предложил ему Кон, — если хочешь рискнуть.

Скотт взглянул на него.

— А ты, значит, Кон Конагер. Ты, наверное, о нас не очень высокого мнения?

— О банде дешевых ворюг, крадущих коров у соседей? Да, я о вас невысокого мнения. Будь у Смока Парнелла хоть на унцию гордости, он предпочел бы сам зарабатывать себе на жизнь, вместо того чтобы грабить стариков.

Юноша вспыхнул, и Конагер холодно оглядел его.

— Да, парень, если хочешь знать — я не нахожу ни на грош романтики в том, чем вы занимаетесь. И не считаю, что это дело требует мужества и возбуждает кровь, как думают некоторые. Те, с кем ты связался, — просто свора жадных воров.

Скотт повернулся, чтобы уйти.

— Подумай хорошенько, — крикнул ему вслед Конагер. — Я вижу, у тебя есть кое-какие добрые задатки. Чтобы прийти сюда за этим парнем, требовалось мужество. Посмотри получше, малец, что за карты у тебя на руках, и бросай банду к чертовой матери.

— Они мои друзья, — обернулся Скотт.

— Ему они тоже друзья. И знали его намного дольше, чем ты. А кто из них пришел за ним? И кто из них придет за тобой? Парень, ведь это чистое везенье, что ты сейчас стоишь тут и точишь лясы, а не лежишь на койке с развороченным нутром.

— Ты можешь что-нибудь для него сделать?

— А чего ради? Он пришел сюда по мою душу, ну и получил по заслугам. Но я помогу ему, парень, потому что уж такой я неисправимый идиот, — если выкрою время, обороняясь от твоих дружков. — Конагер осторожно посмотрел в окно. — Они ждут темноты, чтобы навалиться разом и покончить со мной. Что ж, я готов поспорить на все свои деньги, что уложу еще двоих, если не троих — и у тебя есть шанс оказаться одним из них.

Скотт стоял неподвижно, бледный, по-прежнему раздираемый гневом и сомнениями.

— Ты можешь остаться здесь, — предложил Конагер, — и позаботиться о своем друге, если он твой друг.