— Вы же помогаете, — запротестовал Лабан. — Я не умею так хорошо стрелять, как вы, чтобы приносить столько дичи. Мы впервые попробовали дрофу.

— Их можно иногда убивать просто дубинкой. Я видел, как это делается.

Эви украдкой глядела на него, но, когда он посмотрел в ее сторону, она быстро отвела глаза, вспыхнув без видимой причины.

— Понимаю, у вас много своих дел, — промолвила она. — Я… вы и так нам очень помогли. — Внезапно она взглянула ему прямо в глаза. — Нам было очень трудно, честно говоря.

Он вынул деньги — после покупки съестных припасов их осталось уже не так много.

— Я поеду назад той же дорогой. Оставьте эти деньги у себя, чтобы я мог рассчитывать на ужин на обратном пути. Я не собираюсь вам платить, но хочу чувствовать себя вправе заехать к вам еще раз.

— Для этого не надо оставлять денег, — ответила Эви. — Вы будете желанным гостем в любое время. Надеемся, что вы вернетесь. — Смутившись от собственной откровенности, она добавила: — Теперь, когда у нас перестали останавливаться дилижансы, мы так редко видим людей. Нам здесь очень одиноко.

— Да… конечно, еще бы.

Он уехал утром. Уезжать ему не хотелось. Он втайне ждал, что она попросит его остаться, но сам намекнуть не осмелился. Ну каким надо быть дураком, чтобы так вот объявить об отъезде? — ругал он себя по дороге. При ближайшем рассмотрении у него не было никакой причины, чтобы взять и сорваться. Он, видите ли, собирался гоняться за перекати-полем… Что за дурацкая идея, люди добрые! Мальчишка он, что ли, чтобы мечтать о сказочной принцессе? О прекрасной девушке, которую держат в заточении? О чем он вообще думает? Ну хорошо, предположим, эти записки нашли отклик в его душе. Разве это причина, чтобы разыгрывать из себя идиота? Не ребенок же он, в самом деле!

Будь у него хоть капля разума, он развернулся бы и помчался обратно! Но так казня себя, Кон продолжал ехать вперед, на восток, совсем забыв о перекати-поле. Дважды ему попадались на пути кучи темных шаров, скопившиеся у зарослей кустарника, но он даже не остановился возле них.

Что должен мужчина сказать такой женщине, как Эви? Предположим даже — ну просто предположим, что он решил осесть и так далее… Ну что ей сказать?

Спустилась ночь, а он так и не нашел ответа на самый мучительный для него вопрос. Пора было искать место для лагеря. Кон съехал с дороги, поднялся на невысокий кряж и спустился в расщелину. Внезапно его конь чего-то испугался. Вглядевшись, Конагер увидел впереди два скелета, лежащих рядом, — человека и лошади. Над ними изрядно потрудились койоты. Там же валялось и седло.

Конагер отъехал подальше, нашел укромный уголок в скалах среди можжевельника и устроился на ночевку.

Вот малый… умер здесь, и кому до этого дело? Если ездишь один, то и умираешь один, и некому прибрать твои кости.

— Что ж, мистер, — вслух произнес он, — я приберу ваши кости. Как рассветет, вернусь и выкопаю могилу. Так и сделаю.

Сон пришел не сразу. Кон долго глядел на ковш Большой Медведицы, проклинал бессонницу и наконец заснул. Проснулся поздно, было совсем светло, и конь тыкался мордой в его ноги.

Он встал, оделся, развел костерок. Вскипятив воду, заварил кофе и поджарил на огне кусок оленины; покончив с едой, поднялся, вытер нож о штанину и сунул его в ножны. Не такая еда, конечно, как у миссис Тил, но ничего, сойдет.

Оседлав коня, вынул из чехла винчестер и подошел к мертвецу.

При свете дня история бедолаги читалась как по буквам. Лошадь сломала ногу, а положение седла и проломленная грудина ясно рассказали Кону о судьбе ее хозяина.

Кто-то — возможно, индеец — забрал винтовку и револьвер, если они были у погибшего.