А может нет…

    Мы станем хуже,

    А может, лучше станем мы,

    Но полог, сотканный из тьмы,

    Срывать рукою неуклюжей

    Не стоит нам пока, поверь.

    Чтоб отпереть такую дверь,

    Хитрее ключик будет нужен.

    И там, где сила справится едва ль,

    Наверно, больше подойдут слова?

    – Чен кха ватара! - вскричали восхищенные придворные.

    – Чен кха ватара, - повторил старый сан-па.

    – Чен кха ватара, - согласилась прекрасная раджасса, и это значило: превосходно!

    Конан стал на одно кольцо богаче. Теперь все решалось в состязании на силу голосов.

    По знаку Вадрапалы слуга в золотистом саранге водрузил на стол кхитайский фарфоровый сосуд. Стенки его были столь тонки, что просвечивали насквозь; в ярком пламени десятков светильников они походили на девичью кожу, слегка розовеющую румянцем. На столешнице из массивного железного дерева эта ваза смотрелась хрупким волшебным стебельком, возросшим из черной блестящей почвы.

    Те Ранг, подыграв на ситаре, затянул:

    – Ааа… ааа… ааа…

    Сосуд дрогнул, трещина разорвала горлышко, зазмеилась к основанию; еще миг, и белоснежная ваза рухнула на стол грудой обломков. Придворные сдержанно зашелестели веерами - похоже, такое зрелище было им не в диковинку.

    На столе появилась новая ваза.

    – Иии… иии… иии… - голос Сапхары на высокой ноте воспарил вверх, и поверхность сосуда словно окутала паутина трещин.

    – Иии… иии… иии… - пел камбуйский поэт. Фарфоровые черепки зашуршали, мелкие осколки начали скользить от горлышка сосуда вниз, к основанию, складываясь ровным кольцом. На сей раз одобрительный гул оказался громче - Сапхара продемонстрировал высокое искусство, разрушив вазу не единым вскриком, а медленно, по частям.

    Третий сосуд возник на столе.

    – Слишком уж он для меня хрупок, - с сомнением сказал Конан. - Не найдется ли чего потолще и потяжелее?

    – Найдется, - заверил его Вадрапала. - Но боги не любят торопливости… во всяком случае, наши уттарийские боги. Совладай вначале с этим противником, сын мой.

    Конан усмехнулся. Пожалуй, за весь вечер это было единственное состязание, которое он мог выиграть сам, без помощи Нии То Камы, ее серебряного голоска и поэтического дара. Не слишком напрягаясь, он рыкнул:

    – Ооо!

    Раздался звон, сосуд осыпался на темную столешницу белой пылью, словно его раздробили ударом молота. На ситаре Те Ранга лопнула струна - правда, самая тончайшая.

    – Кром! Я же говорил, что этот горшок не стоит возни, - Конан, пожав плечами, улыбнулся раджассе. - Пусть принесут что-нибудь попрочнее, со стенкой в палец толщиной… Вот тогда начнется состязание мужчин!

    Старец Вадрапала с удивлением покачал головой, затем взмахнул веером, и на столе очутилась новая ваза. Была она в два локтя высотой и очертаниями напоминала женские бедра от колен до талии - бока ее столь же соблазнительно изгибались и были белы, как снега ванахеймских равнин. Эта ваза не просвечивала; ее стенки оставались блестящими и непроницаемыми для огней светильников, как бронзовый щит. Оглядев ее, козлобородый Те Ранг воскликнул:

    – Кто совладает с сосудом такой величины?! Во всяком случае, не я; тут можно лишь сорвать голос либо пустить с натуги ветры, оскорбив благородное собрание.