Красный корабль приближался. Нос его напоминал плосковатый передок колесницы, и там, на алом фоне, была изображена высокая лесистая гора, над которой свивал кольца чешуйчатый дракон. Еще выше громоздилась надстройка, похожая на огромную лакированную шкатулку; на крыше ее толпились бойцы - тоже в бамбуковых доспехах, скрепленных ремнями, как и команда "Дельфина". Было их около сотни - остальные, видимо, сидели на веслах, - и они показались Конану довольно рослыми людьми. Конечно, по сравнению с уттарийцами, ибо любой наемник из варварских стран вроде Асгарда или Киммерии превосходил бы кхитайцев на целую голову. Большинство пиратов держали в руках трезубцы и пики с широкими волнистыми наконечниками; кое-кто размахивал шипастым цепом или топориком на длинной рукояти. Мечей Конан не заметил; похоже, с этим воинским оружием кхитайские разбойники обращаться не умели. Мысленно он начал прикидывать, скольких из них придется уложить, вселяя в души оставшихся благодетельный страх и вразумляя неразумных. Выходило, не меньше половины, как он и обещал Райзату.

    Само же кхитайское судно показалось ему достаточно большим, устойчивым и надежным, чтобы выдержать долгое плавание в океане. У него были две мачты, сейчас лишенные парусов, и по пятьдесят весел с каждого борта. Правда, гребли кхитайцы не очень искусно, и Конан решил, что не раз прогуляется плетью по спинам гребцов, когда этот корабль поступит под его команду. Затем, измерив опытным взглядом расстояние до носа с горой и драконом, он велел своим уттарийцам стрелять.

    Но мореходы оказались плохими лучниками: из тридцати стрел половина пролетела мимо, а большинство остальных нанесли легкие раны, не столько напугав, сколько ожесточив пиратов. К тому же двое или трое из них были поражены насмерть, что лишь подлило масла в огонь: разбойники принялись размахивать трезубцами и пиками, делая вид, что пронзают неприятеля и выворачивают из него внутренности. Самое удивительное, что эта пантомима шла при полном молчании; Конан не слышал ни воплей, ни ругани, ни даже боевых кличей. Кхитайские разбойники вели себя гораздо сдержанней, чем их собратья где-нибудь в Туране, Аргосе или Зингаре.

    Киммериец погрозил им секирой, затем повернулся к морякам и рявкнул:

    – Стреляйте! И не цельтесь в головы и ноги, вам туда не попасть, обезьянье отродье! Бейте в брюхо! В грудь!

    Второй залп был удачнее: человек десять схватились за животы, а остальные стали еще энергичней потрясать оружием. Среди кхитайских копьеносцев появились лучники, но Конан вскоре убедился, что стреляли они столь же плохо, как и его команда - их стрелы по большей части падали в воду. Да, решил он, этим неуклюжим ублюдкам не сравниться с чернокожими, что плавали на "Тигрице"! На судне Белит были отборные парни, и они с одинаковой ловкостью управлялись с веслом и парусом, с топором и арбалетом… При мысли о своей погибшей возлюбленной Конан тяжело вздохнул, и тут же над ухом у него раздался хриплый голос Рана Риорды:

    – Скоро?

    – Скоро, Рорта. Клянусь бородой Крома, на этот раз останешься доволен. Ты видишь, сколько там добычи? - киммериец вытянул секиру в сторону кхитайского корабля.

    – Вижу! - проклекотал дух.

    – И что скажешь?

    – Не пикты и не валузийцы, - вынес приговор Рорта. - Да и стигийские солдаты будут покрепче.

    – Зато их много, - возразил Конан, поглядывая на палубу приближавшегося корабля. Он был уже совсем рядом, в четырех-пяти длинах копья, и часть пиратов стояла наготове с абордажными крючьями в руках.

    Борт уттарийской ладьи был гораздо ниже борта преследователя, но к форштевню и корме ее корпус круто выгибался вверх, оканчиваясь двумя резными дельфинами.