– Прости, если покажусь тебе назойливым… Уже пару дней по базарам ходят слухи, будто во дворце что-то неладно… Что чужеземные послы - да провалятся они к Нергалу! - покушались на твою священную особу, на королеву и на юного принца-наследника…

    – Откуда ты это взял? - обглодав кость, Конан бросил ее на блюдо.

    – Люди говорят… И потом, позавчера собрали в твой дворец всех магов, колдунов да тех искусников, что шарят по чужим кошелькам. Маги сгинули, и никто о них не пожалеет, а искусники вышли назад и поползли от них всякие слухи…

    – Жаль! - сказал Конан. - Жаль, не подрезал я им длинных языков!

    В кабаке зашумели.

    – Помилуй, владыка! - слышалось со всех сторон. - Помилуй и поведай, благополучен ли ты!

    – И твоя прекрасная королева!

    – И наш принц!

    – Не сотворили ли вам чужеземцы какого зла?

    – Гнать их! Гнать - и все тут!

    – Все они злодеи, поклонники Сета и Нергала!

    – Пусть поразит их бесплодием Иштар! Пусть отсохнет у них все от пупка до колена!

    – Ну-ка, тихо! - гаркнул Конан.

    Шум утих, но глаза, в которых король видел и вопрос, и упрек, продолжали смотреть на него отовсюду. Конан встал, перевернул пустой кувшин и стукнул по дну его кулаком, расколов на три части. Затем он обвел взглядом кабак и собравшийся в нем народ, и, глубоко вздохнув, пробурчал:

    – Кром! Ничего не случилось. Видите, я силен и благополучен, а значит, сильна и благополучна наша держава. А кто думает по-иному, того я прикажу повесить вниз головой на городских стенах. Прочие же могут жить спокойно. Так и живите! Ешьте, пейте, веселитесь и не забывайте платить положенного в королевскую казну! А что касается чужеземцев, так с ними я сам разберусь. Быстро и справедливо! Все, злоумышлявшие против меня, уже в Железной Башне, и кишки их наматыватся на клещи палача.

    Он сел; облегченный вздох пронесся под низкими закопчеными сводами. Какое-то время люди обсуждали королевские речи, делились сплетнями да слухами, потом разговоры их незаметно перетекли к обычным делам - о видах на урожай, о ценах на рыбу, вино и хлеб, о том, что перед грядущей войной с южными соседями вздорожали все товары из кожи и железа, а доброго коня теперь и днем с огнем не сыщешь. Конан снова взялся за баранью ногу и, вгрызаясь в нее, понял вдруг, что не хочет больше ни есть, ни пить. Нет, пить он, пожалуй, все-таки хотел, и потому взглядом показал Жакону на кружку. Опрокинув ее в горло, он положил на стол серебряную монету и поднялся.

    – Государь, - робко молвил паренек, сидевший за столом у самого входа, - скоро праздник в честь светлого Митры, день осеннего солнцестояния… Ты покажешь нам талисман? Увидим ли мы Сердце бога?

    – Нет. Меня не будет в Тарантии.

    – Но, быть может, милостивая королева…

    – Ее тоже не будет, - сказал Конан и быстрым шагом вышел из дверей "Храброго щитоносца".

    ***

    Ему потребовалось не слишком много времени, чтоб миновать лабиринт извилистых улочек и добраться до нужного места. Перед ним была дверь - совсем неприметная, выходившая в столь же неприметный закоулок, каких в Тарантии насчитывалось сотня или две. Ну, а если говорить о таких неприметных дверях, то их, вероятно, оказалось бы не меньше десяти или пятнадцати тысяч.

    Но эта дверь была особой, и Конан, застывший у ее порога, почувствовал, как на него нахлынули воспоминания.