– Ручаешься в том? - спросил Конан.

    – Своей головой, повелитель! Если ты, конечно, ее мне оставишь…

    – Оставлю! Ты достоин наказания, ювелир, но Митра простил тебя, послал тебе знак, и ты повиновался его божественной воле… И тем заслужил награду! Твоя вина и твой добрый поступок уравновешивают друг друга, и потому я говорю тебе: живи! Живи, трудись над изумрудами и жемчугами, над сапфирами и алмазами, над аметистами и янтарем, но пусть твой резец и шлифовальный круг не коснуться больше рубинов! Я сказал!

    – Ты справедлив, государь, - произнес Фарнан, поднимаясь с колен. - Справедлив и милостив! Ты - солнце, взошедшее над Аквилонией! Ты - звезда надежды нашей! Ты - огонь мудрости! Ты…

    – Хватит слов! Иди! - Конан повелительно взмахнул рукой.

    Оставшись в одиночестве, он опустился в кресло, подпер массивный подбородок кулаком и задумался. Он не медля хотел бы отправиться к шемиту и обсудить с ним все случившееся вчера и сегодня утром; с другой стороны, было бы разумно дождаться Паллантида. Капитан Черных Драконов быстр и решителен; время он тянуть не станет и вернется во дворец к обеденной трапезе.

    Но найдет ли он стигийца? И что вызнает у него?

    ***

    Хитроглазый Альяс, летевший впереди, вдруг осадил коня и, привстав в седле, вытянул руку, указывая на небольшой старенький и покосившийся на бок домишко.

    – Вот он, мой господин! Переулок Вздохов, семнадцатый дом от перекрестка по левую сторону! Та самая хибара!

    Легким кивком Паллантид велел проводнику посторониться, подъехал к двери и неторопливо спешился. Десяток гвардейцев, стараясь не громыхать доспехами, оцепили дом; другие, не слезая с коней, принялись разгонять любопытных. Вблизи это строение показалось капитану стражи еще древнее, чем издалека. В окнах темнели ошметки бычьего пузыря, с крыши свисала какая-то дрянь - по всей видимости, прутья и перепревшая солома из гнезда аиста, поселившегося там; в стене, сплошь покрытой желтоватым, высохшим на солнце мхом, зияли глубокие трещины, а обе ступеньки ветхого крыльца были проломлены, и в дырах росли огромные лопухи. Неподобающая обитель для стигийского мага, подумал Паллантид, толкнул ногой низенькую дверь, болтавшуюся на ржавых петлях, и, согнувшись, вошел внутрь. Альяс юркнул следом.

    Либо тут никто не жил, либо обитала самая мерзкая и грязная гиена в подлунном мире. На земляном полу валялись осколки глиняных кувшинов и кружек, тряпки, кости с огрызками жил и засохшие корки. Посредине громоздился трехногий стол; его четвертая ножка лежала рядом, серая от пыли. Впрочем, пылью здесь было покрыто все - и громадные покосившиеся табуреты, и дубовый топчан, на котором могли бы поместиться три бритунских наемника со своими подружками, и полки с растрескавшейся посудой… Паллантид наморщил нос и хмыкнул. Хозяина этой лачуги вполне можно было бы переселить в королевский зверинец, в клетку к самым грязным тварям вроде краснозадых дарфарских обезьян!

    Он негромко свистнул и замер, прислушиваясь; Альяс за его спиной почти не душал. Нет ответа! Однако чутье, никогда не подводившее Паллантида, подсказывало, что в доме кто-то есть - зверь или человек, но какое-то живое существо, быть может, спрятавшееся или погруженное в дремоту.

    Пробормотав проклятье, капитан Черных Драконов снова свистнул, погромче. В ответ за стеной раздалось неясное урчание или храп; то ли там кого-то душили, то ли под ножом мясника расставался с жизнью годовалый кабанчик.