Говинду зашипел, и эхо отразило этот звук. Затем он понял, что то было не эхо. Эхо никогда не повторяет слов, которые не были сказаны.

— Бамула? Вуона? Бамула? Вуона?

В голосе привидения звучали вопросительные интонации. Голос. Стало быть, это не привидение, а женщина-северянка. Ищет Вуону? Почему бы и нет? Если мир столь безумен, что допускает такие вещи, как Ворота Зла, то почему бы не бродить здесь северянке в поисках Вуоны?

Говинду встал, но выходить на открытое пространство не решился. Женщине, быть может, и можно доверять, а вот пиктам, которые, вполне вероятно, следовали за ней, совершенно не стоило.

— Охбе бамула, — сказал он. — Охбе бамула. Охбе Вуона. Охбе Вуона. — А затем позвал: — Женщина!

Он использовал обращение, с которым обращаются к жене старшего.

Если она из тех, кто имеет власть, богам это понравится. Если она безумна, то это не имеет никакого значения.

— Бамула, — проговорила женщина. У нее был акцент, похожий на выговор Амры, когда он говорил на своем собственном языке. Незнакомка сделала еще несколько шагов. Говинду увидел нож у нее на поясе, а за спиной лук и колчан. Но руки она держала перед собой, и они были пустыми.

Говинду выступил из кустов, также держа на виду открытые ладони. Затем он показал через плечо на лагерь:

— Бамула! Вуона! Бамула! Вуона! Бамула! Вуона!

Она поняла смысл сказанного. Все еще держа руки перед собой, она принялась взбираться вверх по склону, туда, где располагался вставший на ночлег лагерь. У Говинду едва хватило время подозвать другого воина, чтобы тот занял его место. Он торопился за женщиной, которая почти исчезла в темноте.

Конан и Вуона сидели немного в стороне от других, но не слишком далеко от костра. Киммериец не оставил у стражей ни малейшего сомнения в том, что с ними будет, если они уйдут со своего поста и пропустят внезапную атаку пиктов.

Вуона присела на корточки и прислонилась к дереву. Лунный свет серебрил ее голые плечи. На ней были короткие кожаные штаны, снятые с мертвого пикта. Свой кожаный гандерский плащ она отдала одному из раненых.

Надо было отправляться на поиски пищи и одежды. Конан понимал, что рано или поздно все пикты обязательно сбегутся сюда.

Киммериец не испытывал никаких неприятных ощущений. Но бамула так стучали зубами от холода, что могли этим перестуком разбудить всех пиктов на расстоянии дневного перехода.

— Прости меня, Амра.

— Зови меня Конан. Амра — имя, которое хорошо звучало на борту «Тигрицы» или на устах Бэлит.

— Конан — твое настоящее имя?

— Что, думаешь меня приворожить?

Даже в темноте Конан увидел выражение ужаса на лице Вуоны.

— Нет!

— То-то же. А то у меня есть привычка совать меч в брюхо каждому, кто начинает бормотать заклятия. Мне не хотелось бы проделывать это с тобой.

— Это было бы… справедливо. Я… я не…

— Чума тебя забери, девка, с твоими страхами и трясучкой! Оставь жрецам и евнухам трястись и повизгивать. Ты не первая женщина, которая неудачно выбрала себе мужика. Но теперь-то ты свободна, а я еще жив, так стоит ли тянуть волынку?

— Это из-за того, что мы здесь, когда могли находиться в безопасном месте. Это моя вина.

— Очень вероятно, что и твоя. А сейчас-то что об этом болтать попусту?

Она шевельнулась и встала на колени перед Конаном:

— Могу ли я отблагодарить тебя как женщина?

Конан осмотрел ее с ног до головы. Ей не требовалась темнота, чтобы скрывать дефекты фигуры, — их попросту не было.