— И коровы у них самые молочные! И куры лучше, чем у других, несутся!

— А я гляжу сегодня: жнет и жнет, жнет и жнет, солнце уж высоко, с меня — седьмой пот скатил, а она, ведьма, жнет и поет еще! Ну, я подошла, сорвала с нее платок, а у нее — уши острые! Волколюдка! Волчиха! Мы прямо там порешить ее хотели, и порешили бы, если бы не мальчишка ее, волчонок кусачий!

— Так, хватит, мне все понятно! — угрюмо сказал Конан и оглядел толпу. — Кто у вас здесь главный?

— Староста, но его нету, в столицу, за ратниками поскакал, боится без княжьего разрешения ведьму с детенышами пожечь! Да только с этим-то мы и без старосты, и без князя, и без ратников управимся! Сожжем — больше не поднимется порчу на добрых людей наводить!

— А что, навела на кого-нибудь? — заинтересовался подъехавший Брикций.

— Навела! Навела! — истошно завопила какая-то женщина. — На моего мужа порчу навела, ведьма! Он как увидел ее в первый раз, тогда еще, десять лет назад, с тех пор и сохнет, а теперь — окончательно разум потерял: вместе со старостой поехал за ратниками!

— А ты спрашиваешь, Конан, за что я женщин не люблю! — расхохотался Брикций. — И детишек малых не пожалеет, лишь бы красивую соперницу извести!

Конан слез с коня и двинулся к крыльцу. Толпа затаила дыхание… Некрас, судорожно стиснув древко бердыша, следил за каждым шагом чужеземца.

— Я не сделаю зла твоей жене, клянусь моим оружием! — тихо сказал Конан. — Только дай мне взглянуть на ее уши!

Некрас сделал шаг в сторону. Мальчишка замешкался, но тоже отошел. Конан взошел на крыльцо и внимательно посмотрел в лицо женщине.

Даже широкие одежды не могли скрыть стройных линий ее гибкого, сильного тела — но ничего нечеловеческого, противоестественного не было ни в гибкости, ни в силе: молодая женщина и должна быть такой, если она здорова!

Лицо у нее было узкое, с тонкими прямыми чертами и, если бы Конану не сказали, что она — нелюдь, он не заметил бы совсем ничего необычного… Но что-то волчье, действительно, было в этом красивом лице! Чуть выступающие скулы. Длинные раскосые, золотисто-карие глаза. Конан осторожно отвел в сторону прядь волос… Волосы были густые и мягкие, но вполне человеческие, а вот уши — слегка вытянутые вверх, заостренные, без мочки, покрытые густым темным пухом — не бывает у людей таких ушей! И эта красивая женщина, действительно, была оборотнем! А визгливая старуха оказалась права…

Конан быстро скользнул взглядом по детским личикам, по их ушкам — круглые, розовые, совсем человеческие ушки… Детей еще можно спасти, отстоять, воззвать к справедливости, таящейся на глубине души у каждого из людей в толпе… Но эта женщина?! Как спасти ее?! Разве что силой меча?..

Спасти! Но ведь она — нелюдь! Разве он не прибыл сюда, чтобы уничтожить их всех! Убивать всех, у кого острые уши и раскосые золотистые глаза…

— Волколюдов обвиняют, кажется, в том, что они детей воруют, да? Но у этой — своих трое, ей ни к чему чужие! И вряд ли она может кого-нибудь загрызть… Разве что того, кто ее детей обидеть захочет, но за это любая женщина не то, что загрызет, но целиком сожрет! — сказал Брикций, вытаскивая меч и поворачиваясь лицом к толпе. Бородатый Некрас сверкнул на него благодарным взглядом и встал рядом, плечом к плечу, поднимая бердыш.

…Конан успел еще удивиться тому, что Брикций взялся защищать какую-то женщину — это при его-то нелюбви к слабому полу! — как со стороны дороги послышался тяжелый топот копыт и, в клубах пыли, появился отряд княжьих ратников в красных плащах.

В мгновение ока толпа рассеялась.