При виде Конана женщина задрожала и вдруг упала к его ногам, обняла его запыленные сапоги и принялась громко рыдать! Конан смутился, поднял ее…

— Ты чего это, а? Кто обидел-то? Да ты говори толком, ты не плачь так, я помогу тебе, чем смогу!

Брикций расхохотался и, повернувшись к отряду, изобразил растерянно-умиленное выражение, явившееся на лице Конана в тот момент, когда женщина упала к его ногам. Грянул всеобщий ответный смех, женщина вздрогнула и разрыдалась еще горше! Конан сверкнул на Брикция яростным взглядом, хотел было подскочить к нему и треснуть как следует, но замешкался — у него на руках бессильно висела плачущая женщина — и, к тому же, его опередили. Айстульф, обычно такой незлобливый! — вдруг метнулся к Брикцию и нанес ему два коротких удара: в живот и в челюсть. Смех оборвался… Брикций медленно поднялся, откашлялся, презрительно плюнул под ноги Айстульфу и поковылял в свой шатер.

Инцидент был исчерпан.

— Как зовут тебя? — спросил Конан женщину.

— Оленя. Вдова я, — всхлипнула она, опять пытаясь повалиться ему в ноги. — Муж охотником был, волколюды задрали его! Дочка у меня была единственная! И ее нелюди сманили, украли! Ребятишки видели, как ее увели, тревогу подняли, а их уж и след простыл… Околдовали ее, сама не пошла бы! Она у меня умненькая! Сладушкой зовут ее… Сироты мы горькие… Некому за нас заступиться! Помоги, чужеземец! Я знаю: ты сильный воин, князь за тобой посылал, ты все можешь… Мне без нее не жить! Помоги! Верни мне дочку!

Конан помрачнел, стиснул зубы… Потом опасливо спросил:

— Ты думаешь, она еще жива?

— Жива! Жива! Я знаю… Я чувствую! Я же мать! — встрепенулась женщина. — Я все всегда про нее чувствую… Жива она! Помоги мне, чужеземец… Рабой твоей буду навеки!

— Я сделаю… Все, что в моих силах, и еще больше! Клянусь! И, если она жива и будет жива, я найду ее! — решительно сказал Конан.

— И я тоже буду искать ее! И сделаю все, что смогу!

Айстульф не сводил сияющих глаз с красавицы, Конан снова нахмурился, но Айстульф не заметил — для него сейчас не существовало ничего, кроме этой женщины! И Конан решил не ругать его… Раз уж Айстульф Брикция из-за нее побил!

— Ты скажи только, — продолжал Айстульф с бесконечной нежностью в голосе, — у твоей дочери такие же глаза, как у тебя? Если такие же — я сразу ее узнаю!

Женщина покраснела, потупилась.

— Нет, глазки у Сладушки — в мою матушку — голубенькие, как незабудочки… Как у тебя, воин!

Окончательно смутившись, она вдруг быстро поклонилась Конану и, подхватив юбки, опрометью бросилась из лагеря наемников! Айстульф, как зачарованный, смотрел ей вслед…

Сзади раздался сухой, язвительный смех Брикция.

Глава четвертая

В древние времена капища Двуликой богини ставились на кромке леса, в окружении деревьев, на солнечных опушечках, но со времен княжения Лагоды, с начала вражды с волколюдами, к Лесу даже жрицы Двуликой приближаться не смели, а капища перенесли: главное, то, где у идола зубы и ресницы были из чистого золота, — к реке, чуть не под самые стены Гелона, а мелкие — в низины тенистые, поросшие молодыми, непригодными для рубки деревцами.