Глаза Слайдера сейчас были очень яркими, но смотрел он уже сквозь нее.
– Две вещи. – Он размышлял вслух. – Теперь я понял. Кто-то сказал – кажется, ты это говорила, – что Стуртон ближе к Бирмингему, чем Лондон. А этот ветеринар сказал, что он знал Анн-Мари всю ее жизнь и часто лечил ее пони и щенка.
– Да, действительно, он это говорил. Сейчас и я вспомнила. Почему он так сказал?
– Он сделал ошибку, – глухо ответил Слайдер.
– Но что...
Он еще крепче стиснул ее руку.
– Не говори сейчас ничего! – Он продолжал увязывать нити, жадно ловя смысл слов и ассоциаций, что с бешеной скоростью мелькали в его мозгу. Они усыпили ее как старую собаку... Кто-то, хорошо знавший Ронни Бреннера... бутоксид пиперонила... Настоящий шикарный голос, как у тех больших людей графства... Высокий мужчина с приятным голосом... Знал ее с самого детства... Шляпа, какую носит лорд Оукси...
Джоанна высвободила руку и с болезненным выражением стала ее растирать.
– Что это с тобой? – мягко спросила она.
– Мы ошибались, ошибались с самого начала. И Фредди Камерон ошибся. Он сказал, что только анестезиологи в больницах имеют доступ к пентатолу. Но тот же Фредди сказал мне, что Анн-Мари усыпили как старую собаку. Сказал в шутку или чтобы меня успокоить, а я забыл об этом.
Она внимательно слушала, пытаясь понять ход его мыслей.
– Ветеринары вынуждены быть также и анестезиологами, неужели ты еще не поняла? Они не могут просто диагностировать болезнь, как обычные терапевты, они должны еще и быть хирургами. И вот тебе пентатол и хирургический скальпель. А бутоксид пиперонила убивает блох, вшей и клещей так же, как и клопов и древесных жучков.
– Порошок от клопов! – воскликнула Джоанна. – Если ветеринар просыпал его на свою одежду, а потом сел в машину Анн-Мари...
– Он знал ее с самого детства – тут он сказал правду, по крайней мере. И он знал, насколько она была одинокой и отчужденной. Может быть, он даже вел с ней долгие разговоры, чтобы узнать, о чем она думает, о чем мечтает. И это именно он завербовал ее. – В голове его прозвучал голос Диксона: либо для мафии, либо для Форин Офиса, и он тряхнул головой, отгоняя неуместное воспоминание. – А потом она стала опасна, и они смели ее с дороги.
– Почему?
– Я думаю, это все из-за «Страдивариуса». У меня такое чувство, что когда она сыграла на этой скрипке на концерте во Флоренции, это не входило в ее инструкции. Видимо, она решила воспользоваться тем подходящим обстоятельством, что ты плохо себя чувствовала, и решила сыграть на ней просто ради собственного удовольствия. А после этого поняла, что не сможет расстаться с этим инструментом. Она оставила скрипку у себя вместо того, чтобы передать ее дальше согласно системе. И тогда, естественно, она попала в беду. Тогда она попыталась получить свои деньги, поехала к поверенному и убедилась, что ничего не получит, пока не выйдет замуж, но если выйдет, то получит целое состояние.
– Так вот почему она вдруг вцепилась в беднягу Саймона!
– Он был ее единственной надеждой. Ей приходилось действовать очень быстро, у нее не было времени на мягкий подход, а второй мужчина, которого она близко знала, был уже женат.
– Мартин Каттс...
– Вероятно, он был ей другом больше, чем все остальные, несмотря на все его штучки, – с долей неприязни в голосе подтвердил Слайдер. – Ведь когда она убедилась, что с Томпсоном все бесполезно, она опять обратилась к Каттсу, ища у него поддержки. И она в это время начала очень бояться – она сказала ему: «Я так боюсь!»
– Да, он и мне рассказывал об этом, – тихо сказала Джоанна. |