После окончания приема, как только они оказались одни на лестнице, поднимаясь в свои апартаменты, он рискнул сказать несколько слов:

— Как ты терпишь то, что у меня есть любовницы?

— Я счастлива, что другие женщины выполняют работу, которую я больше не хочу делать.

Он остановился и пристально посмотрел ей в глаза, рука его сжалась в кулак.

— Ты знаешь, что за такие слова другой дал бы тебе пощечину?

Она с сомнением покачала головой:

— Возможно. Но разве я сказала бы это другому мужчине?

Он с угрожающим видом приблизился к ней:

— Почему ты меня не бросаешь?

— Это доставило бы тебе слишком много удовольствия.

— А тебе это не доставило бы удовольствия?

— Моя месть заключается в том, чтобы оставаться с тобой.

— Но ведь ты могла бы быть свободна!

— Ты тоже. Но только ты, мой дорогой Анри, способен лучше воспользоваться своей свободой, чем я своей. Поэтому я предпочитаю терпеть лишения, чтобы и тебе свободы не досталось. В жертвах я сильнее тебя.

Она говорила искренне. Она демонстративно хранила ему верность, как и после получения им президентского мандата. Святая. Ее не на чем поймать. Никогда еще ни одна женщина не прилагала столько усилий, чтобы не изменить мужу: если раньше это делалось из уважения к нему, то теперь — чтобы его унизить.

Он прибавил:

— Ты извращенка.

— Может быть, поэтому, дорогой, мы когда-то и понравились друг другу?

Они вошли к себе. Анри запер дверь. Больше ни слова не было произнесено до утра.

Наутро на лужайках возле Елисейского дворца как обещание чуда сияло солнце.

Вопреки своим привычкам, Анри настоял на том, чтобы позавтракать вместе с женой, велел принести два подноса, сам расставил их в столовой и, позабыв про вчерашнее напряжение в отношениях, приветливо обратился к ней:

— Катрин, через полтора года состоятся новые выборы. Я буду добиваться мандата на второй срок.

— Я в этом не сомневалась.

— Что ты об этом думаешь?

— Твое переизбрание не гарантировано.

— Я это знаю, я буду бороться.

— Каким образом? Теперь уже ты не сможешь разыграть покушение.

Его затылок напрягся. Он скривился:

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Разумеется.

Они замолчали, на минуту каждый всецело отдался главной задаче — намазать свой хлеб с маслом конфитюром так, чтобы не уронить ни капли на стол и не испачкать пальцы.

Он продолжал как ни в чем не бывало:

— Перед этим вторым сроком я предлагаю нам расстаться.

— Почему?

— А ты как думаешь?

— С точки зрения политической это для тебя большой риск, мой дорогой Анри.

— Разведенный президент? Взгляды у людей изменились!

— Страшнее будет изумление. С незапамятных времен, с тех пор как существуют газеты, радио, телевидение, все верят в настоящую любовь между нами. «Идеальная любовь» — это наша легенда. Обнаружив, что все это было ложью, приманкой, дымовой завесой, твои избиратели, а тем более те, кто колеблется в выборе, потеряют доверие: неужели президент Морель нам лгал? И так ли уж хороши результаты его деятельности? Не являются ли его слова и дела всего лишь предвыборной стратегией?

— Плевать! С меня довольно.

— Меня?

— Тебя! Нас!

— Может быть, появилась новая любовница, которая мечтает выпихнуть меня вон?

— Ничего подобного.