Трицератопс, который ранее поднял танк на рога, к этому моменту успел освободиться от его искорёженных обломков и тоже бросился на уцелевшего противника. Поднявшись на задние ноги, он сделал выпад головой и перекусил прозрачный ствол танкового орудия. Два уцелевших трицератопса навалились на танк, толкая его к дальнему склону долины.

Животное с наполовину снесённой головой, по-видимому, слепое, свалилось на брюхо; его ноги подломились так, что это причинило бы ему страшные мучения, останься у него орган, с помощью которого можно бы было чувствовать боль. Я сделал наезд на его разбитую голову и смог разглядеть, как фосфоресцирующий голубой комок размером с пляжный мяч — значительно больший, чем те хеты, которых я видел до сих пор — вытекает из расколотых костей на пропитанную кровью землю.

Я повернулся посмотреть на оставшийся танк. Двое трицератопсов по-прежнему пихали его плечами; от каждого удара на корпусе танка оставалась небольшая вмятина. За несколько минут динозавры прижали жукообразный механизм к дальней отвесной стене долины. Я убрал бинокль и осмотрел сцену целиком: один танк разбит, другой — перевёрнут вверх тормашками, и третий взят в плен. Невероятно.

Я отснял несколько кассет фотографий — цифровую камеру я оставил на «Стернбергере» — но всё равно знал, что мне будет нелегко убедить Кликса в том, что я видел.

Окаменелые останки трицератопсов составляли две трети всех находок на территории Альберты и Вайоминга, относящихся к последнему миллиону лет мелового периода. Я попытался представить себе, какие разрушения может причинить стадо — ударная группировка — этих животных. Я вспомнил скрежещущие слова марсианского хета, произнесённые плюющимся кровавой слюной троодонтом: «Мы тоже пришли в это место из-за здешней жизни».

Ещё бы.

Граничный слой

Я не утверждаю, что контролировал события; наоборот, признаю, что события контролировали меня.

Какое-то время я сидел в кафетерии TRIUMFа в одиночестве, отщипывая кусочки от купленного в торговом автомате пончика и пытаясь понять, почему доктор Чжуан сбежала. Это выглядело полной бессмыслицей.

Я выбросил второй пончик и вышел из помещения. Мне нужно было как-то убить целый день, дожидаясь, пока Чинмэй дочитает дневник, так что я решил совершить экскурсию по исследовательскому комплексу. Я представился пожилому служителю за столом на главном входе как куратор из Королевского музея Онтарио и внезапно обнаружил красный ковер, расстеленный перед «посетившим нас знаменитым учёным». Это было здорово, поскольку означало, что я увижу места, обычно скрытые от досужей публики.

Мой гид, увлечённый молодой индеец по имени Дэн Питаванакват, хотел убедиться, что я понимаю всё, что вижу, но большая часть его объяснений всё равно не задерживалась у меня в голове. Он показал мне гигантские 30-тонные магниты, которые были похожи на жёлтого колобка из «Пак-Мэна», помещение, заполненное ярко-синими компьютерными консолями, со свисающими с потолка на ниточках моделями знаменитых киношных звездолётов, таких как «Энтерпрайз-F», «Старплекс» и «Тысячелетний сокол», позитронный эмиссионный томограф, с помощью которого получают изображения внутренностей человеческого мозга. Но интереснее всего для меня оказалась биомедицинская лаборатория Бато, где раковых больных облучали концентрированными пучками пионов. По словам Дэна этот метод причинял меньше вреда, чем классическая радиотерапия. Я заворожённо смотрел, как человек с опухолью мозга лежит под излучателем пионов. Его лицо фиксировала прозрачная маска. Пластик скрадывал его черты, и мне мерещилось под ней грубое лицо моего отца. Я снова вспомнил все те страдания, мучения и потерю человеческого достоинства, через которые ему довелось пройти.