— Скажите, а батюшка где? — шепотом спросил Денис у одной из старушек.

— А зачем тебе батюшка? — Та смерила его настороженным взглядом.

— Мне лично вам рассказать или можно все же сначала поговорить с ним?

— В алтаре он. — Старушка показала пальцем на небольшую дверь.

Батюшка, небольшого роста мужчина лет пятидесяти, сидел на лавке и зашнуровывал ботинки, когда в дверь тихо постучали.

— Добрый день. — Грязнов приотворил дверь и заглянул в алтарь.

— И вам добрый. — Батюшка разогнулся и встал. — Вы ко мне?

— Да, к вам. — Денис вошел и закрыл за собой дверь. — Мы тут хороним одного человека, но мне сказали, что его почему-то нельзя отпевать. Вы не могли бы…

— Это тот писатель, который покончил с собой? — Батюшка насупился. Нет, не могу. Церковь не отпевает самоубийц.

— Дело в том, что это был несчастный случай. Он совсем не собирался, просто пистолет, который…

— А вы, собственно, кто? Вы его родственник?

— Нет, я… я веду это дело. — Денис вынул из кармана удостоверение частного сыщика и протянул священнику.

— А-а, так, значит, это был несчастный случай? — обрадовался священник. — Ну тогда совсем другое…

— Во всяком случае, никак не самоубийство.

— Но если у вас нет твердых доказательств, то почему вы убеждены, что…

— А почему вы убеждены, что беседуете с Богом? У вас тоже есть твердые доказательства, что он охотно отвечает на все ваши вопросы? Вы же хотите, чтобы люди верили вам. Так как насчет того, чтобы самому разок поверить людям?

И он с силой захлопнул дверь.

Батюшка догнал его, когда Денис выходил из церковной ограды.

— Погодите, я быстренько соберусь. Три минуты…

Когда Денис вернулся в крематорий и сказал, что можно везти тело в церковь, где их ждут через полчаса, Лена подошла к нему и сжала его руку.

— Спасибо. Пойдем, надо еще документы оформить, урну выбрать. Мы успеем?

— Успеем.

— Мне с вами можно? — поинтересовался вынырнувший словно из-под земли Варшавский.

— Конечно.

Они медленно двинулись по направлению, которое указывала стрелка.

— Вот эта восемьсот, эти по триста, от этой до этой по сто пятьдесят, а эти по двести. — Женщина тыкала пальцем в урны, стройными рядами стоящие на полках шкафа. — Эти пластиковые, это никелированный цинк, а эти из мрамора. Если купите две, то можем сделать скидку на тридцать процентов.

— А зачем нам две? — удивился Варшавский.

— Ну как… — Женщина пожала плечами. — Если второй супруг захочет быть погребенным в такой же урне, что и первый, то…

— Второй супруг туда пока не собирается. — Варшавский вынул из кармана бумажник. — Ну, Лен, какую хочешь?

Лена пожала плечами:

— Да какая разница?

— Ну эти дольше хранятся, эти легче и прочнее, эти сохраняют герметичность сто лет.

Денис рассматривал ряды урн. И вдруг вспомнил про точно такие же ряды пистолетов в шкафу на «Мосфильме».

— Сто лет? — Варшавский улыбнулся. — То есть через девяносто пять я могу прийти, да, и…

— Марик, перестань. — Лена строго посмотрела на него.

— Извини. — Продюсер ткнул в одну из урн. — Вот эту дайте.

— С вас две девятьсот пятьдесят, — сказала женщина.