Во второй раз Мишка, заслышав стук приближавшейся дрезины, залег в канаве и вообще не был замечен.
Лежа на влажной земле, Петр вдруг услыхал далекий, неясный шум. Отсюда, из лесу, было трудно определить по шуму, идет ли это дрезина или поезд. Петр напряженно вглядывался в то место, где стоял Мишка. Мгновение — и Мишкино лукошко, как было условлено, взлетело вверх. Приближался поезд, была дорога каждая секунда. Петр вскочил и бросился изо всех сил бежать к мине. Пружину и запал он держал в руках. Прыгнув на полотно, он мгновенно разрыл гравий, поставил запал и приладил пружину. Поезд, который шел с большой скоростью, уже показался из*зя поворота рельсовых путей. Пыхтящий паровоз, грозно постукивая на стыках, шел прямо на Петра. Мишка, как ему и следовало поступить, успел за эти несколько секунд убежать в лес, откуда, задыхаясь от волнения, следил за событиями. В самую последнюю минуту Петр успел отбежать от полотна железной дороги. Не оборачиваясь, огромными прыжками он бросился в лес. В тот самый миг, когда он достиг наконец опушки леса, раздался страшный взрыв, от которого задрожала земля. Петр с размаху бросился наземь. Через короткое время раздался второй взрыв, за ним третий, четвертый, и началось нечто невообразимое. По количеству взрывов, следовавших один за другим, по огромному столбу черного дыма, заслонившему место происшествия и по перемежающемуся треску, Петр понял, что взорван большой эшелон с боеприпасами, среди которых есть и фугасные бомбы и артиллерийские снаряды.
Когда все было кончено и дым немного рассеяло, Петр и Мишка выбежали на полотно. Надо было спешить так как скоро мог подоспеть аварийный поезд. Вдоль развороченной железнодорожной насыпи валялись обломки товарных вагонов; вздыбившийся паровоз стоял, как огромная черная свеча. Среди обломков шлялись обо-жженные, изуродованные трупы немцев и растерзанные и разбросанные силой взрыва части человеческих тел.
Определив, что в эшелоне было примерно семьдесят товарных вагонов, Петр направился в обратный путь. Мишка провожал его несколько километров. Потом Петр остановился, молча обнял мальчика, поцеловал его и сказал:
— Ну, спасибо. Рокоссовский! Выполнили мы с тобой задание. Теперь можешь играть дальше.
— Не буду я больше играть, — тихо ответил Мишка. — Я теперь партизаном хочу быть. Всамделишно немцев бить.
— Подожди, — ответил ему Петр. — И это придет. Пока «играй». Оружие ваше берегите: оно еще пригодится. Погоди, будем немцев бить, Рокоссовский. Жди только моего сигнала. А я, брат, еще приду. Ты отбери пока ребятишек: понадежнее да с ними работу проведи. Словом, назначаю тебя здесь нашим ребячьим уполномоченным Понял?
— Понял, — ответил Мишка.
— Ну вот и все. Пока меня нет, вы только играйте. Приду — вместе работать будем. Без меня ничего не делать!
— Есть без вас ничего не делать, — вытянулся Мишка. — Есть играть до вашего прихода. Есть быть ребячьим уполномоченным.
— Правильно! — коротко и нарочито резко произнес Петр и зашагал к себе.
Он вернулся в отряд уже к вечеру. Еще километра за два до стоянки отряда он наткнулся на Галю, беспокойно бродившую взад-вперед по тропинке. Она поджидала его.
«Жена, — сказал сам себе Петр, завидев издали ее фигуру. — Жена…»
И от того, что он произнес это слово — жена — в применении к Гале, сразу потеплело на душе, и, забыв про страшную усталость, он, как мальчик, радостно бросился к ней.
— Женушка, Галка! — шепнул он ей, крепко ее обнимая.
Она ничего, не произнесла в ответ, но по ее побледневшему лицу, по тому, как мелко и непрестанно дрожали ее губы, Петр понял, чего стоила ей эта двухдневная разлука.
Уже на рассвете в лесу (в землянке было душно, и обоим не спалось в эту ночь) они сидели, тесно обнявшись, на старой, сваленной ветром сосне. |