Лицо у Кремнёва вытянулось от удивления: бедра у трупа были гладкие, ни малейшего намека на след от пулевого ранения.
Егор застегнул молнию и проговорил севшим от волнения голосом:
— Давайте, везите.
Когда он вернулся к Рокотову, тот смотрел на наручные часы.
— Товарищ генерал… Владимир Тимофеевич…
— Что еще? — устало спросил Рокотов.
— На каталке не он.
— Что?.. Кто?
— Это не Шеринг, — угрюмо сказал Кремнёв. — У Шеринга должен быть шрам на ноге. Год назад я прострелил ему бедро. Ранение было сквозным.
Рокотов взял Егора за лацкан пиджака, быстро приблизил к нему свое морщинистое лицо и веско проговорил:
— Заткнись.
— Но…
Генерал подхватил Егора под локоть и вывел его из студии на балкон пентхауса. Кремнёв поежился от порыва ветра и спросил:
— Что происходит, Владимир Тимофеевич?
Рокотов поднял ворот плаща и сказал:
— Шеринг дал показания.
— И что?
— Эта была цена его свободы.
— Свободы?
Рокотов кивнул:
— Да. Там, в пентхаусе, лежит уголовник Лебедев по кличке Волкодав. Его оприходовали дружки. Вчера, рано утром, на этапе. Ну а наши дорисовали.
Кремнёв помолчал, посмотрел на морщинистую щеку генерала и тихо спросил:
— А где Шеринг?
— А тебе не все равно?
— Нет! — сказал Егор — пожалуй, чуть резче, чем следовало. Внутри у него все клокотало от негодования.
Рокотов задумчиво посмотрел на раскинувшийся внизу город.
— Думаю, он уже далеко.
— Он же преступник! — Глаза Кремнёва сверкнули. — Его обязаны были посадить!
Усмешка сошла с тонких губ генерала Рокотова. Взгляд его темных глаз стал колючим и холодным, на скулах резко проступили узлы желваков.
— Послушай, Кремнёв, это государственное дело, — холодно сказал Рокотов. — Государственное! И государству решать, кто преступник, а кто — просто вырванная страница. Я ясно выражаюсь, или тебе разжевать?
— Значит, Шеринг — вырванная страница? — клокочущим от возмущения голосом проговорил Кремнёв.
Генерал кивнул:
— Именно так. Забудь о его существовании. Для тебя он мертв. Как и для всех остальных.
Кремнёв смотрел на Рокотова тяжелым взглядом. Рокотов помолчал, затем взял Егора под локоть и по-отечески мягко проговорил:
— Понимаю — обидно тебе. Так вот — плюнь и разотри свои обиды. В государстве есть две силы. И они сошлись в этом деле лбами — кто кого. Скажу так: одна сила плохая, другая — хорошая. Ты, главное, знай, что работал на хороших. А то как жить?
Кремнёв тряхнул головой.
— Нет, я ничего не понимаю, Владимир Тимофеевич! — с досадой проговорил он. — Объясните! Они же с Соркиным такого натворили! Всю страну мордой в дерьмо окунули!
Рокотов хмыкнул и пожал плечами:
— А что они натворили? Ты ведь ничего не знаешь.
— Вор должен сидеть в тюрьме, — упрямо отчеканил Кремнёв.
— У тебя есть доказательства, что Шеринг — вор?
Егор отвел взгляд.
— А как же обвинения в политическом заговоре? — хрипло проговорил он. — Ведь, если верить обвинению, они собирались захватить власть в России.
Рокотов дернул щекой.
— А, оставь. Сказка про мировой заговор придумала для наивных ребятишек, вроде тебя.
— Но общественные фонды Соркина…
— Эти фонды ничего общего с мировыми монополиями не имели, — перебил Рокотов. |