Мок знал, что Брисскорн лжет, что он сделал ребяческую шутку, как когда — то, когда — как ему рассказывал Эрвин — его спросил латинист Пехотта, где в этом предложении есть сказуемое, он ответил, что между словом, начинающим предложение, и точкой. Мок был уверен, что Брисскорн врет, потому что ищущий его дядя начал бы с дома, а не с этой парной, наполненной печеньем, кофе и теплыми густыми ликерами; об этом знал бы каждый, кто был бы в курсе побега Эрвина, а следовательно, говоря: «Наверное, дома», гимназист сказал: «Я знаю где, но вам не скажу».

— Мой дорогой господин Брисскорн, — Мок уставился на собеседника, — вы знаете, что профессор Пехотта — мой коллега с студенческих времен? И это хороший коллега, почти приятель. Мы много пережили, много выпили пива на собраниях студенческих товариществ, не раз и не два потели от страха на университетском жюри, когда профессор Эдуард Норден смотрел на нас, выбирая другую жертву, которая будет анализировать метрически какой-то хор из Плаута… Да… — он раскрошил ложечкой яблочный пирог. — Мы были приятелями, как вы и Эрвин, мой племянник, мы были верны друг другу, никто из нас не сдал бы другого… Но если бы Фердинанд Пехотта искал в те давние времена своего родственника и приятеля, чтобы поговорить с ним и предотвратить какую-то глупость, я бы нарушил слово, данное Пехотте…

— Господин советник думает, что я предам приятеля под влиянием столь интересного предложения? — Брисскорн крутил в длинных пальцах очередную папиросу. — Я знаю, что Пехотта меня ненавидит и скорее расстанется с вами, чем перестанет меня мучить…

— Вы меня оскорбляете, — Мок допил кофе, встал из-за стола и осторожно потрогал флакон в кармане пальто. — Вы сомневаетесь в моих словах… Вы умны и хорошо поняли мое предложение, но вы думаете, что я хочу обмануть вас, что я мелкий мошенник, скрытый обманщик, верно? Знаете, молодой человек, что такое дружба между мужчинами?

— Эрвин у Инге Генсерих, — сказал Брисскорн и раздавил в пальцах незакуренную папиросу. Светлый табак «Джорджия» рассыпался на мраморную столешнице.

— Благодарю вас, — Мок подал ему руку. Гимназист схватил ее и крепко пожал.

— Мужская дружба и мужское слово — это, пожалуй, что — то самое надежное в мире, — сказал Брисскорн. — Я верю вам, господин советник… То, что я выдал, где Эрвин, не заставит нашу дружбу погибнуть…

— Самая верная в мире вещь, — Мок покрутил в пальцах шляпу, — это смерть. Напиши так своей Лотте.

Мок не должен был никого спрашивать, кто такая Инге Генсерих или где живет. Он знал прекрасно флигель на Гартенштрассе, 35 за галантереей Хартмана. Именно там жила эта известная художница, которая — как помнил Мок из картотеки — десять лет назад появилась в силезской столице. Сначала она начала тут искать счастье как модель. Славилась тем, что — если она согласилась какому-нибудь художнику позировать — это было однозначное согласие на разделение с ним ложа. Однако «да» не произносилось слишком часто и зависело во большой степени от оплачиваемого ей гонорара. Поэтому неудивительно, что красивая, загадочная и скрытная Инге была моделью и музой только самых богатых художников. Одному из них, некому Арно Генсериху, автору сюрреалистических подводных пейзажей, Инге дважды ответила «да» — раз, вскоре после того, как он был представлен ей, второй раз — у алтаря. После шумной свадьбы молодая пара поселилась на Гартенштрассе, 35 и более года продолжала после свадебной ночи вечеринку, к ужасу и ярости мирных и трудолюбивых соседей.