Начальник отделения нажал на кнопку. В дверях появилась секретарша.

— Попросите товарища Атаджанова.

Через минуту в комнату вошел высокого роста широкоплечий человек лет уже пятидесяти пяти. Он был без фуражки. Поздоровался за руку с Али Усмановым, кинул на меня быстрый цепкий взгляд. Я тоже вовсю разглядывал его: ведь теперь мне вместе с ним работать, горевать и радоваться! Слегка удлиненное лицо, шрам на левой щеке, широкий лоб с залысиной, густая седина. Сам улыбается, а глаза словно строго вопрошают: «Ну-ка, признайся честно, кто ты есть такой?» Прямо хочется вскочить и сознаться даже в несуществующих грехах. Я уже собирался это сделать, но начальник коротко представил меня и закончил:

— Товарищ Кузыев будет работать под вашим началом.

— По-видимому, вы хотите превратить мой отдел в детский сад, — усмехнулся Атаджанов.

— Да, потому что вы хороший воспитатель, — засмеялся Али Усманов.

Я молча отправился за своим новым начальником. Бай-бай-бай, ну и здоровый дядя, точно сказочный батыр. Идет по коридору — полы трещат! Ни в одну дверь не вмещается, если не пригнется.

Вошли в кабинет. Он опустился на свой стул, кивком головы приказал и мне сесть. Помолчали.

— Как тебя зовут, сынок? — заговорил он вдруг на «ты».

— Хашимджан.

— О-о, тезка моего брата! Выходит, ты один из первых выпускников новой милицейской школы? Добро, добро. Скажи-ка мне, сынок, ты сам захотел стать милиционером или кто-нибудь посоветовал?

— Да, отец посоветовал.

— А самому-то нравится эта работа?

— Нравится. Мы практику проходили…

— Это хорошо. Тогда, надеюсь, мы с тобой сработаемся. Иные ведь идут в милицию, желая покрасоваться в форме или посвистеть в свисток. Такие недолго задерживаются у нас. Ты где живешь?

— Пока что в общежитии училища. Попозже подыщу комнатку, товарищ полковник.

— Вот что, Хашимджан. Не люблю я официальщину. Зови меня просто Салимджаном-ака. В личной беседе. Но берегись, если не будешь обращаться по всей форме по службе, при рапорте… А насчет квартиры, ты прав, поживи пока в общежитии. Потом посмотрим, как быть. Есть другой вариант… Ты знаешь, в каком отделе будешь служить?

— Нет, не знаю.

— В ОБХСС. Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности. Работа у нас трудная, хлеб едим свой не зря. Хватает еще типов, то и дело норовящих запустить лапу в государственный карман. Не лыком они, жулики, шитые нынче, чуть зазеваешься — так и натянут тебе нос. Я сторонник самых крутых мер против преступников. А Али Усманович, видите ли, жаждет перевоспитать их, мягкотелость, считаю, проявляет… Ну да ладно, обо всем этом мы еще поговорим… Как бы то ни было, у милиции должна быть твердая рука.

Мое мнение о Салимджане-ака менялось в тот день несколько раз. Совсем недавно, в кабинете Усманова, признаться, он нагнал на меня достаточно страха. Потом поговорил со мной малость, и я уверовал, что в такого начальника можно даже влюбиться. А вечером Салимджан-ака так разнес одного молоденького лейтенанта, что тот, бедняга, дрожал, как котенок перед бульдогом, и я опять перетрусил не на шутку. Да-а, сложный это человек — полковник. К такому начальнику и не поймешь, как надо относиться: то ли обожать, то ли бояться… А может, просто — уважать?..

Прошло тринадцать дней, дежурства там, знакомство с инструкциями… Как-то Салимджан-ака вызвал меня к себе.

— Ну Хашимджан, пора, я думаю, и за серьезные дела приниматься. Как вы считаете?

— Пора, я считаю.

— Прочитайте вот это заявление трудяшихся и принимайте соответствующие меры.