Да, пожалуй, есть одно средство. До сих пор Люсьен придерживался версии, что ему так или иначе придется сказать Элиан: «Я Люсьен Шайю. Простите нас. Эрве серьезно пострадал, когда ехал освобождать вас. Мы очень сожалеем. Пожалейте его, ничего никому не говорите!» Но если родители, полиция, газеты станут думать, будто речь идет о классическом похищении с требованием выкупа, то тогда отпадет необходимость признаваться Элиан в истине. Достаточно довести игру до конца, а потом сообщить перепуганным голосом ее семье по телефону: «Ваша дочь находится там-то». Почему, собственно, похитители не могли запереть Элиан в этой заброшенной лачуге, куда, по всей видимости, никто не заглядывал? Она принадлежит Корбино. Ну и что? Кому придет в голову заподозрить Корбино? Что же касается Эрве, то он с воскресенья лежит в больнице, таким образом с него автоматически снимаются все подозрения. Люсьен продолжал плутовать, обманывая себя. Хотя его соображения и вели к логическому концу. А главное — имели то преимущество, что выгораживали его самого. Никто никогда не узнает, в чем он провинился. И это очень важно. Надо идти вперед, другого решения просто нет. Разумеется, он уничтожит все предметы, все улики, способные разоблачить его. Словом, все так просто! Во всяком случае, до определенных пределов. Ибо он плохо представлял себе, как сможет, например, позвонить ее родителям и сказать: «Ваша дочь в наших руках!» У него не хватало на это воображения. Тем не менее в одном он не сомневался: либо ему придется пойти на это, либо его ждет суд. И сколько бы он ни ломал себе голову, напрашивался единственный вывод: если он во всем признается Элиан, ему крышка. Но если Элиан не перестанет сомневаться, что ее похитили ради выкупа, у него остается шанс. Да к тому же еще она наверняка скажет: «Меня охраняла и заботилась обо мне женщина!»

Он устал думать. К тому же разболелась голова. Будущее представлялось ему в виде темного туннеля. Он отказывался от мысли отправиться в лачугу. А пойти в больницу у него не хватило духу. Во второй половине дня он сел в автобус и доехал до площади Коммерс. Ему хотелось затеряться в толпе, забыться. Встретив приятелей, он пошел с ними в кафе, где так увлекся игрой в настольный футбол, что не заметил, как стемнело.

И вот теперь ему снова предстояло отсчитывать часы. На обратном пути он купил самый обычный одеколон и две плитки шоколада, потом спохватился, что Элиан не сможет долго продержаться на консервах. Ей захочется горячей пищи. Значит, надо как можно скорее проверить, есть ли в баллоне газ, и попробовать зажечь плитку. А кроме того, втолкнуть в комнату маленький обогреватель, если он еще работает. Тогда, выйдя на свободу, она скажет: «Со мной обращались вполне достойно».

Когда он возвращался, пошел дождь, столь обычный для этой гнилой зимы. Дома он взял календарь и зачеркнул еще один день. Как изловчиться, чтобы ездить в лачугу после окончания каникул? Придется сбегать с уроков. К счастью, от четырех до пяти было только два урока. Рисование и правовое воспитание. Отсутствующих обычно не отмечали. Так что он сумеет добраться до лачуги и позаботиться об Элиан. И потом, в любом случае все это не продлится целую вечность. В задумчивости глядел он на календарь. Вторник и среда — все в порядке. Он особо не рискует. Но после начала занятий отсрочка истечет. И таким образом, в четверг забьют тревогу. В пятницу за дело возьмется полиция. А начиная с субботы поднимется большой шум. Но Эрве к тому времени окажется уже вне опасности.