Вы угадали, — сказал Марчелло, тем временем взвесивший все "за" и "против", — я сожалею, но боюсь, что не смогу оказать вам эту услугу.

Мой муж не занимается политикой, — быстро и испуганно объяснила Джулия, — он государственный служащий… он вне этих вещей.

Разумеется, — сказал Квадри со снисходительным, почти ласковым видом, — разумеется, он государственный служащий.

Марчелло показалось, что как ни странно, но Квадри удовлетворен его ответом. Лина, напротив, выглядела раздраженной. Агрессивным тоном она спросила у Джулии:

— Почему вы так боитесь, что ваш муж займется политикой?

— Какой от нее прок? — просто возразила Джулия. — Он должен думать о своем будущем, а не о политике.

Вот как рассуждают женщины в Италии, — сказала Лина, поворачиваясь к мужу, — а потом ты удивляешься, что дела идут так, а не иначе.

Джулия рассердилась:

На самом деле Италия здесь не при чем. Все женщины рассуждают одинаково. Если бы вы жили в Италии, то думали бы, как я.

Ну же, не злитесь, — сказала Лина, рассмеявшись печально и ласково, и быстро коснулась рукой обиженного лица Джулии. — Я пошутила… может быть, вы и правы… во всяком случае, вы становитесь такой хорошенькой, когда защищаете мужа и сердитесь вместо него… не правда ли, Эдмондо, она очень миленькая? — Квадри согласно кивнул, но рассеянно и с легкой досадой, как бы говоря: "Дамские разговоры", а потом заговорил серьезно: — Вы правы, синьора… никогда не следует заставлять человека выбирать между истиной и куском хлеба.

Марчелло подумал, что на этом предмет разговора исчерпан. Ему, однако, было любопытно узнать подлинную причину просьбы Квадри. Официант сменил тарелки и поставил на стол вазу с фруктами. Затем подошел тот, что ведал винами, и спросил, может ли он откупорить бутылку шампанского.

— Да-да, — ответил Квадри, — откройте ее.

Официант достал бутылку из ведерка, обернул горлышко полотенцем, вытащил пробку, а затем быстро разлил пенистое вино по бокалам. Квадри поднялся, с бокалом в руке:

Выпьем за успех нашего дела, — и обратился к Марчелло: — Вы не хотите взять письмо, но хотя бы произнесите тост! — Он казался взволнованным, в глазах блестели слезы, и тем не менее Марчелло заметил, что и в тосте, и в выражении лица крылась какая-то хитрость, почти расчет.

Марчелло посмотрел на жену и Лину, прежде чем ответить. Джулия, уже встав, сделала ему знак глазами, как бы говоря: "Тост ты можешь произнести".

Лина, держа в руках бокал и опустив глаза, выглядела сердитой, неприветливой, почти раздосадованной. Марчелло поднялся и произнес:

— Итак, за успех нашего дела, — и чокнулся с Квадри.

По почти детскому суеверию он хотел прибавить про себя: "моего дела", хотя теперь ему казалось, что у него больше нет дела, которое стоит защищать, а есть только мучительный, непонятный долг, который надо исполнить. Он с неудовольствием отметил, что Лина старалась не чокнуться с ним. Джулия, напротив, с преувеличенным радушием хотела чокнуться с каждым и с пафосом восклицала:

— Лина, синьор Квадри, Марчелло!

Звон хрусталя, пронзительный и жалобный, заставил его вздрогнуть снова, как прежде бой часов. Он взглянул вверх на зеркало и увидел висящую в воздухе голову Орландо, пристально глядевшего на него ясными, невыразительными глазами обезглавленного.

Квадри протянул бокал официанту, тот снова наполнил его. Затем с некоторой напыщенностью повернулся к Марчелло, поднял бокал и произнес:

А теперь за ваше личное благополучие, Клеричи… и спасибо.