Впереди была заправочная станция, и в очередь к ней на обочине, заняв аварийную полосу, выстроилась длинная вереница автомобилей. Очередь вытянулась по меньшей мере на четыреста ярдов. Вдоль нее было припарковано несколько полицейских машин. Рядом с ними, развернувшись лицом к водителям, торчали копы. Водители вели себя по-разному. Одни просто скучали, устало усевшись на капоты и прикрыв глаза от солнца, другие были в ярости – что-то кричали, размахивали руками, полицейские увещевали их… Из-за шума потока автомобилей криков было не разобрать, однако Ранда легко мог представить себе, какая там стоит ругань.
На территории заправочной станции творился сущий бедлам. Из всех терминалов работал только один, но, похоже, после долгого ожидания на обочине любые понятия об очередности при въезде на территорию станции заканчивались. Ранда был очень рад, что сам избавлен от этого. Его организация имела доступ к государственным запасам топлива, и временами он чувствовал себя виноватым перед согражданами, но чувство облегчения неизменно оказывалось сильнее.
– Люди недовольны, – продолжал Ранда, – и кто может их винить? Это знак времени. Вот, кстати говоря… – он показал налево. Там, с балконов жилых домов, свисали лозунги с требованиями «Мира сейчас же!» и другими подобными призывами. – Вьетнам, Уотергейт, демонстрации на улицах… Горящие города… Как будто конец света наступил!
Брукс мельком глянул на Ранду и поднял бровь. Ранда ожидал от него какой-нибудь колкости, но его спутник промолчал. Брукс быстро привык к нечастым философствованиям Ранды. Обычно его прорывало в ситуациях вроде сегодняшней, когда их будущее висело на волоске. Ждет ли их слава и почет, или прозябание в неизвестности? На кон было поставлено все, и Ранда прекрасно понимал, что невольно приписывает встревоженным народным массам собственную нервозность.
– У некоторых, по крайней мере, есть чувство юмора, – заметил Брукс, тормозя у светофора.
Ранда не сразу понял, что он имел в виду. Через улицу, наискосок от них, кто-то испортил афишу кинотеатра. Фильм назывался «Избавление», а ниже краской из баллончика было приписано «…от Никсона!».
Сначала Ранда хихикнул, но эти признаки брожения умов только усугубили его тревоги. Мысль о том, что общество не в состоянии позаботиться само о себе, не могла не внушать беспокойства. А если придется столкнуться с еще более серьезной угрозой? С катаклизмом всепланетного масштаба? Хотелось бы верить, что человечество способно выстоять.
Ах как хотелось бы верить…
– О’кей, пускай. Пуская вешают лозунги, идут на марши… Но если вдруг на самом деле наступит полная задница?.. Что тогда?
Брукс молча повел машину дальше. Сидя на пассажирском сиденье, Ранда крепко прижимал к груди портфель. Неумолимое будущее, а вместе с ним и его цель – истинная цель всей его жизни – приближались с каждой минутой.
Не надо было есть те оладьи на завтрак…
Спеша на назначенную встречу, Ранда почти бежал вверх по широким ступеням, и Бруксу пришлось попотеть, чтобы не отстать. Ранда знал, что молодой человек здесь впервые, и хотел бы дать ему время освоиться, но времени не было.
– В Вашингтоне такое творится, что и не вообразить, – говорил Ранда на ходу. – Политики между собой все в контрах. А если бы и не это, у ребят с Капитолийского холма все равно связаны руки. Им даны указания резать бюджет, а денег на инфраструктуру и основные потребности и так нет. И вокруг этого столько шума, что они могут не оценить важности нашего проекта.
– Так, может, сейчас не лучшее время для просьб? – спросил Брукс.
Ранда остановился, не дойдя трех ступенек до верха лестницы, и бросил на молодого спутника испепеляющий взгляд. |