Он понимал, что надо встать и попробовать открыть дверь, но, чтобы решиться на это, понадобилось немало времени. Сначала Джон Грейди перевернулся на живот, но тотчас же чуть не задохнулся от новой вспышки боли. Какое-то время он неподвижно лежал, судорожно дыша. Затем опустил руку, пытаясь достать до пола, но рука повисла в воздухе. Тогда он осторожно спустил ногу, коснулся пальцами пола и, набираясь сил для следующего шага, лежал, упираясь в кровать локтями.

Когда Джон Грейди наконец добрался до двери, выяснилось, что она заперта. Он стоял на холодном полу, не зная, что делать дальше. Он был весь в бинтах, и, похоже, раны снова начали кровоточить. Он это чувствовал кожей. Затем он прислонился лбом к холодному металлу двери и понял, что и голова у него тоже в бинтах. Внезапно ему страшно захотелось пить. Пора было возвращаться на кровать, но, чтобы собраться с новыми силами, ему пришлось потратить немало времени.

Наконец дверь распахнулась, и в слепящем свете появилась фигура. Это была не медицинская сестра в белом, но демандадеро в грязной форме цвета хаки, державший в руках металлический поднос, на котором стояла тарелка с позоле и стаканом оранжада. Демандадеро был ненамного старше Джона Грейди. Войдя в комнату, он повернулся, стараясь не глядеть на кровать. Но если не считать железного ведра-параши, в комнате не было ничего, и поднос можно было поставить только на кровать.

Парень в хаки подошел к кровати и остановился. Вид у него был одновременно и смущенный и угрожающий. Он показал подносом, чтобы Джон Грейди подвинулся. Тот повернулся на бок, потом кое-как сел. На лбу у него выступила испарина. На нем был грубый больничный халат, на котором запеклась кровь, проступившая через повязки.

Даме эль рефреско. Нада мас, сказал он.

Нада мас?

Но.

Тогда демандадеро подал ему стакан с оранжадом, Джон Грейди взял его и, посмотрев по сторонам, увидел, что на потолке имеется лампочка, оплетенная проволокой.

Ла лус, пор фавор, сказал он.

Парень в хаки кивнул, отошел к двери, закрыл ее за собой. Затем в коридоре щелкнул выключатель, и в комнате загорелся свет.

В коридоре послышались шаги, потом наступила тишина. Джон Грейди чуть приподнял стакан и стал пить газировку. Напиток был теплый, еще с пузырьками газа. Джону Грейди он показался восхитительным.

Он провел там три дня: спал, просыпался, потом опять засыпал. Кто-то выключил свет, и он просыпался уже в темноте и окликал тех, кто, как ему казалось, были рядом, но никто не отзывался. Он вспоминал отца в Гоши, где с ним вытворяли страшные вещи. Джон Грейди всегда считал, что он не хочет знать подробности, но теперь убедился, что ошибался. Он лежал в темноте, вспоминал отца и с горечью сделал вывод: к тому, что он успел о нем узнать, больше ничего не прибавится. Джон Грейди не думал об Алехандре. Он понятия не имел, что еще с ним стрясется, и решил воспоминания о ней приберечь напоследок. Поэтому он переключился на лошадей – сейчас этот предмет лучше всего подходил для раздумий. Потом кто-то снова включил свет, и после его уже не выключали. Джон Грейди в очередной раз заснул, а проснувшись, решил, что вокруг него сгрудились мертвецы и в их пустых глазницах скрывается то самое знание, которым, впрочем, никто и никогда не поделится. Потом он понял, откуда эти скелеты: в этой комнате, решил он, умерло очень много людей.