Что делать мне с ней? В моем доме девчонка пропадет однозначно. Какое бы место из первых трех я ни занял, Цыпочкино присутствие будет обнаружено. И участь ее будет так же предрешена, как если бы она оставалась у себя дома. Я сквозь зубы тихо ругнулся и разбудил Дашку. В конце концов, не могу без ее совета давать я домашний адрес невесть кому. Впрочем, похоже, что те, от кого я свой адрес старательно скрывал, знали его не хуже, чем я. Посоветовавшись с женой, я отослал Цыпочке записку — приходи, мол, поговорим, но помощь, сразу учти, обеспечить не сможем…

Ответа из юридических консультаций все не было. Я не стал выключать ноутбук, положил его между собой и Длинноухим. Попросил Дашку принести мне телефон. Пока она хозяйничала на кухне, я позвонил в храм, чтобы предупредить, что не смогу придти на службу. Все-таки, двунадесятый праздник — Крестовоздвижение — надо было отметиться. Еще я хотел заказать панихиду по Ветру, сегодня был девятый день с его гибели. Всего только девятый день, а мне казалось — прошла целая вечность. К телефону, однако, никто не подошел. Я посмотрел на часы, служба должна уже была скоро начаться. Я набрал номер мобильного отца Иллариона, но опять никто не ответил. И диакон Сергий, к которому я попытался пробиться, молчал. Лишь на последний звонок — свечнице Маше — трубку подняли. Маша сказала, что храм заперт — вчера по дороге со службы был убит неизвестными людьми отец Илларион, диакон Сергий ни свет, ни заря отправился в Лавру, он должен сегодня пройти хиротонию, чтобы занять место отца Иллариона. «Не хочешь ли ты пойти в диаконы?» — спросила Маша. «Потом, сейчас никак не могу», — отговорился я, не желая объяснять, что со мной тоже далеко не все в порядке. Смерть отца Иллариона уже не потрясла меня, похоже, я очерствел, начал становиться равнодушным. Мне это очень не понравилось. Очень вдруг захотелось спать, я начал судорожно зевать, но тут заметил боковым зрением, что на экране монитора высветилась какая-то надпись. Я положил ноутбук на колени. Ну что ж, одна из юридических консультаций откликнулась. Вести, однако, были неутешительные. Помочь мне никто не мог, проходящие через конкурс Мэйл.Ру не обеспечивались защитой адвокатов, это не было предусмотрено в процедуре ареста. Правоохранительные органы могли распоряжаться моей судьбой по своему усмотрению. Без суда, без следствия, без протокола… Вот те и демократия, вопли о которой слышались даже из выключенного телевизора.

Раздался телефонный звонок. Я снял трубку, но никто не ответил. Положил ее и, позвав Дашку, рассказал, что отца Иллариона убили. Она тихо ахнула, но ничего не сказала. Дашка, когда надо, умеет себя сдерживать. Нервы ее были, конечно, тоже на пределе, но, похоже, все эти дни она морально готовилась к тому, что нас неизбежно ждало. Я попросил ее перенести на тахту Цыпленка и начал играть с малышом. Проснувшийся Длинноухий, с заспанным видом, сидел рядышком, прижавшись ко мне, и не хотел уходить, даже когда Дашка позвала его завтракать. Так вот и завтракали мы всей семьей — прямо почти как на пикнике — сидя кружком на тахте и скрестив ноги по-турецки. Один только Цыпленок радовался и баловался, понравилась ему такая вот необычная трапеза.

Как только завтрак закончился, раздался звонок в дверь и одновременно опять заверещал телефон. Я снял трубку. На том конце провода молчали. Я вспомнил, что телефон недавно оплатил. Может, перебои на станции? Что там в городе творится? Хорошо бы все-таки встать и посмотреть новости.

Дашка ввела в комнату незнакомую мне девчонку.