Николай Иванович, а это был именно он, допил шампанское, задернул на окне легкую цветную занавеску и заснул, чтобы проснуться уже Александром Петровичем Родионовым, у которого будет иная судьба.

Увидел бы его в этот момент господин Гречман — позавидовал бы безмерно. Полицмейстеру не суждено было зачеркнуть прошлую жизнь, чтобы начать новую, — он находился под следствием. Было оно скорым и решительным. Приезжие незнакомые чиновники трепали его, как охотничьи натасканные псы треплют добычу: очные ставки, допросы, протоколы — все это длилось с раннего утра до позднего вечера, и ошарашенный Гречман, сам того не ожидая, быстро сломался. Рассказывал все, как на духу, и желал только одного: чтобы оставили в покое хотя бы на сутки.

Но его не оставляли.

Снова и снова вызывали на допросы из тесной камеры, вели в кабинет, где еще совсем недавно он был полноправным хозяином, и начиналось: шуршание бумаги, противный скрип пера и не менее противные голоса следователей.

И только в один момент он вздрогнул и скинул с себя тупое равнодушие, когда под вечер уставший следователь, раскурив очередную папиросу, спросил неожиданно:

— А не догадываетесь, господин Гречман, кто вам устроил столь хитроумную ловушку?

Гречман пожал плечами.

— Ясно, что не догадываетесь. А хотите знать? Вижу, по глазам вижу, что хотите, — вон как заблестели. В благодарность за то, что вы отпираться не стали и выкладываете все, как было, я вам расскажу… Значит, такая история… Великолепный аферист и мошенник по кличке Артист, за которым безуспешно гонялись несколько лет по всей Империи, был, в конце концов, пойман и отправлен на каторгу, но сумел притвориться умалишенным, его поместили в тюремную лечебницу в Ново-Николаевске, откуда он благополучно утек и пойман был лишь в Каинске. Помните, кем он был пойман и при каких обстоятельствах? Конечно, помните! Как забудешь? Об этом даже в газетах писали. Так вот, после излечения Артиста все-таки отправили на каторгу, но он сбежал и оттуда. Сбежал и явился в Ново-Николаевск, чтобы отомстить господину Гречману, то есть вам. И все неприятности у вас начались после его появления в городе. Перечислять их не буду — вам лучше известно…

— А вы откуда знаете, что это именно он — Артист?

— Он сам написал. Прямо-таки целый рапорт, развернутый и подробный. Теперь сие признание приобщено к делу.

— Значит, его поймали? — выдохнул Гречман.

— Увы, — развел руками следователь, — исчез Артист. В неизвестном, как говорится, направлении. Теперь ищут. А послание свое он отправил по почте, мошенник. Наложенным платежом. Это надо ж додуматься — наложенным платежом! Давайте, господин Гречман, на сегодня заканчивать. Устал я, завтра продолжим. До завтра.

В камере, ворочаясь на деревянном топчане, Гречман попытался представить себе этого Артиста, но не смог вспомнить лица. Как ни силился, а не смог. Ясно видел арестантский халат, деревянный крест на груди, засаленную нитку, на которой висел этот крест, а лицо… Нет, не мог!

Он поднялся с топчана, походил по камере и вдруг остановился, будто ноги пригвоздили к полу. Его пронзила мысль, которая до сих пор даже не приходила ему в голову: а ведь теперь на многие годы его местом жительства станут вот такие стены, зарешеченное окошко под потолком и вонючая деревянная кадка в углу, уважительно именуемая Прасковьей Федоровной.

И сколько будет ему отмерено такого житья — десять, пятнадцать лет?

Или нисколько, если его просто вздернут на виселице?

Он обмяк, обвис плечами и медленно опустился на пол.

Никто не видел, как грозный ново-николаевский полицмейстер ползал по грязным вонючим кирпичам, царапал их ногтями, бился в них лбом и всхрипывал, как от удушья.