Икрамов снова произнес: «Меч!» – и, со свистом втянув воздух, стал декламировать стихи:
Меч отбросил я далеко
И прекрасную тигрицу
Обхватил двумя руками,
Словно царь свою царицу.
Грозно хищница рычала
И рвала когтями кожу.
Обезумел я от боли
И ее прикончил тоже. [7]
Он сел и вымолвил, глядя на Кима с тревогой и надеждой:
– Мое? На этот раз – мое?
– Ваше. Это – ваше! – склонил голову Кононов и потянулся к бутылке. – Не смею спорить с классиком! Э, коньячок-то у нас того…
– Чавгур! Не видишь, пусто на столе!
Бутыль «Наполеона» возникла, словно из пятого измерения. Оприходовав штрафную, Ким с сожалением вздохнул, поглядел на часы и сказал:
– Хорошо посидели, Анас Икрамович, лучше не бывает! Однако же мне пора. Дел невпроворот, и все какие-то неприятные, скандальные… Взять хотя бы эту историю с Черновым…
– С его женой-красавицей? – уточнил Икрамов. – Ну, тут я на Пашку гроша не поставлю! Ты молодец-молодцом, а он…
– А он ей развода не дает. – Ким снова взглянул часы. – Вот, встретиться с ним хочу, потолковать, как мужчина с мужчиной… Прямо сегодня. Сейчас.
– Здравая мысль, – одобрил хозяин. – Хочешь, вместе поедем?
– Спасибо, но вопрос уж больно деликатный… Такие проблемы лучше решаются тет-а-тет… Но если машину дадите с водителем, буду весьма благодарен.
– Машину! Да я тебе… – начал Икрамов, широко разводя руками. Это, вероятно, означало, что нет пределов его гостеприимству.
Они поднялись; хозяин пошатнулся, но Ким стоял твердо.
– Джигит! Крепкий парень! – с одобрением произнес Анас Икрамович, поворотился к галерее и щелкнул пальцами. На пороге возник Томас. – Рустама зови! Скажи, что гостя моего к Чернову повезет. На сером «Линкольне»… Нет, к дьяволу «Линкольн»! Пусть «ЗИМ» выводит! Тот, что недавно отреставрировали, черный, с малиновой обивкой!
Томас невозмутимо кивнул и исчез, а хозяин стал прощаться с гостем, жать руку и пить «на посошок». Затем подтолкнул его к террасе:
– Иди и меня не забывай! Мой дом – твой дом!
В дверях Кононов обернулся. Анас Икрамович сидел за столом, над костями индейки и остатками салатов, и с блаженной улыбкой глядел в потолок. Глаза его мерцали, губы шевелились, и Ким, напрягая слух, уловил:
Подстрелив козленка в роще,
Сели витязи за ужин.
Небогат был пир походный,
Но зато по-братски дружен.
На заре они проснулись,
Повели коней к ручью,
И разъехались, рыдая,
Каждый в сторону свою.
ДИАЛОГ ТРИНАДЦАТЫЙ
– Садись, Зайцев, пей… Не хочешь пить? Ну тогда слушай, Глеб Ильич. Разговор есть.
– Я весь внимание, Анас Икрамович.
– Скажи мне, Зайцев, сколько объектов под нашей защитой?
– Около пятисот. |