Меч отбросил я далеко

    И прекрасную тигрицу

    Обхватил двумя руками,

    Словно царь свою царицу.

    Грозно хищница рычала

    И рвала когтями кожу.

    Обезумел я от боли

    И ее прикончил тоже. [7]

    Он сел и вымолвил, глядя на Кима с тревогой и надеждой:

    – Мое? На этот раз – мое?

    – Ваше. Это – ваше! – склонил голову Кононов и потянулся к бутылке. – Не смею спорить с классиком! Э, коньячок-то у нас того…

    – Чавгур! Не видишь, пусто на столе!

    Бутыль «Наполеона» возникла, словно из пятого измерения. Оприходовав штрафную, Ким с сожалением вздохнул, поглядел на часы и сказал:

    – Хорошо посидели, Анас Икрамович, лучше не бывает! Однако же мне пора. Дел невпроворот, и все какие-то неприятные, скандальные… Взять хотя бы эту историю с Черновым…

    – С его женой-красавицей? – уточнил Икрамов. – Ну, тут я на Пашку гроша не поставлю! Ты молодец-молодцом, а он…

    – А он ей развода не дает. – Ким снова взглянул часы. – Вот, встретиться с ним хочу, потолковать, как мужчина с мужчиной… Прямо сегодня. Сейчас.

    – Здравая мысль, – одобрил хозяин. – Хочешь, вместе поедем?

    – Спасибо, но вопрос уж больно деликатный… Такие проблемы лучше решаются тет-а-тет… Но если машину дадите с водителем, буду весьма благодарен.

    – Машину! Да я тебе… – начал Икрамов, широко разводя руками. Это, вероятно, означало, что нет пределов его гостеприимству.

    Они поднялись; хозяин пошатнулся, но Ким стоял твердо.

    – Джигит! Крепкий парень! – с одобрением произнес Анас Икрамович, поворотился к галерее и щелкнул пальцами. На пороге возник Томас. – Рустама зови! Скажи, что гостя моего к Чернову повезет. На сером «Линкольне»… Нет, к дьяволу «Линкольн»! Пусть «ЗИМ» выводит! Тот, что недавно отреставрировали, черный, с малиновой обивкой!

    Томас невозмутимо кивнул и исчез, а хозяин стал прощаться с гостем, жать руку и пить «на посошок». Затем подтолкнул его к террасе:

    – Иди и меня не забывай! Мой дом – твой дом!

    В дверях Кононов обернулся. Анас Икрамович сидел за столом, над костями индейки и остатками салатов, и с блаженной улыбкой глядел в потолок. Глаза его мерцали, губы шевелились, и Ким, напрягая слух, уловил:

    Подстрелив козленка в роще,

    Сели витязи за ужин.

    Небогат был пир походный,

    Но зато по-братски дружен.

    На заре они проснулись,

    Повели коней к ручью,

    И разъехались, рыдая,

    Каждый в сторону свою.

    ДИАЛОГ ТРИНАДЦАТЫЙ

    – Садись, Зайцев, пей… Не хочешь пить? Ну тогда слушай, Глеб Ильич. Разговор есть.

    – Я весь внимание, Анас Икрамович.

    – Скажи мне, Зайцев, сколько объектов под нашей защитой?

    – Около пятисот.