Джонатан протягивает ей снимок: он карабкается на ледник.

— Серфинг, альпинизм, вы ищете равновесия в неуравновешенности, полноты жизни в вечном вызове.

Смешавшись от ее комментария, Джонатан жалеет, что показал фотографии, приоткрывшие его истинное лицо.

Он не дает Аямэй договорить и увлекает ее в кухню.

— Идите сюда, здесь мне нравится больше всего.

— Должна заметить, кухня и оборудована лучше всего в вашей квартире.

— Цивилизация шагнула вперед. Раньше кухни — тесные, темные, закопченные — были уделом прислуги и домохозяек. А теперь? Просторные, комфортабельные, светлые, просто санаторий для занятых мужчин.

Джонатан усаживает Аямэй за стеклянный столик и спрашивает:

— Чаю или кофе?

— Чаю, если можно.

Он наливает воду в чайник и говорит ей не оборачиваясь:

— Вы ошиблись, я вовсе не канатоходец. — Его голос звучит убедительно. — Просто этот спорт сближает меня с природой. Природа подпитывает меня энергией, это помогает справляться с неурядицами в повседневной жизни. «Эрл Грей»? Зеленый?

— Зеленый, конечно, я же из Китая. Я вам не верю. Что-то в ваших глазах говорит мне, что вы любите риск и авантюры.

Эта женщина умна, опасно умна, но и Джонатану палец в рот не клади, особенно когда его выведут из равновесия. Он смеется и, повернувшись на каблуках, смотрит ей прямо в глаза.

— Аямэй, это боевые искусства научили вас защищаться, атакуя? Вы ничего не говорите о себе, а обо мне хотите знать все. Вы что, боитесь меня?

Она выдерживает его взгляд:

— Да. Вы меня пугаете.

Он улыбается:

— Поджаренного хлеба? Сколько кусочков?

— Два, пожалуйста. Как вы нашли эту квартиру?

— По объявлению в Интернете. Первая квартира, которую я пришел смотреть в Париже. Я прилетел прямым рейсом из Гонконга. Вошел. Поставил чемодан. Удивился, что не вижу из окна небоскребов, воздушных мостов, бамбука и грузовых кораблей, а вижу сад, Люксембургский сад. Я открыл окно. Париж поразил меня тишиной. Город без грохота строек, без воя сирен. Я сразу подписал договор и заплатил за год вперед.

— Чемоданчик у вас в тот день, наверно, был совсем невелик. Здесь все новенькое: кровать, диван, ковер, холодильник, чайник, чашки, ложки и сахарница. У вещей нет прошлого, ни у одной, кроме ваших фотографий. Жизнь с чистого листа?

Теперь очередь Джонатана выдержать взгляд Аямэй.

— Превосходное наблюдение. Для большинства людей жить — значит обременять себя вещами. А я привык жить иначе, ни к чему не привязываясь и ничем не владея. Мебель я покупаю и продаю, когда съезжаю. Книги просто раздариваю. Вещи? У меня их почти нет.

— Наверно, так и надо жить.

На сей раз они согласны, и он спешит этим воспользоваться, потчуя ее красивым рассказом, вымышленным от и до:

— Мне было всего четыре года, когда меня усыновили. Мои приемные родители всегда думали, что я не сохранил никаких воспоминаний о прежней жизни, до усыновления. На самом деле я кое-что помню: маленькую подушечку, которая всегда была со мной. До сих пор явственно вижу, как мама взяла меня на руки и вырвала ее из моих ручонок. Я не смел заплакать. Даже дышать не смел. Она выбросила ее в мусорный ящик у выхода из приюта. Мы с ней сели в машину, а потом — в самолет.

Отлично: кажется, она поверила услышанному.