Между тем прозвучавший в голосе девчонки вопрос требовал ответа. Если бы не это, Крейг – или, если уж на то пошло, Эккер – с удовольствием подольше полюбовался бы на то, как вытягивается физиономия Фаррелла, обратившего, наконец, внимание на глаза своей соперницы и, похоже, сопоставившего их с увиденными ранее клыками.

Впрочем, сосредоточенная опаска не продержалась и пяти секунд, сменившись самоуверенным бахвальством. И Крейг (пусть уж так, а то и запутаться недолго!) кивнул самому себе, подтверждая принятое решение. Убирать дурака. Если девка, паче чаяния, не справится – собственноручно. Потому что это уже выходит за всяческие рамки. Правильная и своевременная оценка опасности – основа их профессии. А это что такое, скажите на милость?!

И всё же он молчал, медля подать сигнал к началу схватки. Что-то скребло внутри, перекрывая подачу воздуха к голосовым связкам. Что-то… уж не жалость ли? У него?! Да что же это такое, постарел он, что ли?!!

Тем временем противники сошлись перед возвышением и остановились шагах в восьми друг от друга. Напряжение повисло в воздухе почти зримо, и толпа курсантов на удивление быстро затихла. Даже командовать не пришлось. И в наступившей тишине голос облаченной в лохмотья женщины прозвучал резко, как удар хлыста:

– А что ж ты шлем не напялил? Не нашёл?

– Обойдусь! – развязно ухмыльнулся Фаррелл, и Крейг вдруг понял, что тот пьян практически в стельку. – Забрало помешает тебе видеть мои глаза. А это, заметь, будет последнее, что ты увидишь!

Ответная усмешка Катрины Галлахер (или как там её зовут на самом деле) была одновременно неприязненной и надменной.

– Это ещё вопрос, чьи глаза и для кого станут последним зрелищем. Сэр?

– К бою! – рявкнул Крейг.

И всё закончилось. Не то, чтобы сразу, но почти.

Девка исчезла с того места, на котором стояла. Смазанное коричнево-белое пятно, слегка расцвеченное рыжим по верхней кромке, вдруг оказалось совсем рядом с Фарреллом. Спата выпала из ладони сержанта, потому что руки – инстинкт, куда же без него! – взметнулись к выколотым (выбитым?) глазам… тренировочная дурында грохнулась о камни двора…

«Монашка», описавшая, видимо (на самом деле, НЕвидимо, но каким ещё могло быть объяснение?) полукруг за спиной противника, материализовалась справа и чуть сзади от него, замедлилась – для зрителей, не иначе! – и резко взмахнула ногой. Босая ступня подбросила выроненный сержантом и отскочивший от земли меч, и рукоять оказалась в левой руке рыжей. Секунда – полсекунды? – круг замкнулся, и лезвие врубилось в переносицу Реджинальда Фаррелла, завершая его земной путь.

Тело, уже мёртвое, но ещё не успевшее с этим смириться, сделало шаг… другой… почти третий… Нет, на третий его уже не хватило, и оболочка, секунду назад бывшая вместилищем если не души, то какой-то разновидности разума, рухнула ничком на стёртые сандалиями монахов камни площади.

– Запомните, салаги, – не меняя интонации, выбранной для прелюдии к поединку, усмехнулась Катрина Галлахер. – Сильный прав, а слабый мёртв. Всегда. Тут главное – не ошибиться, оценивая силу противника. И лучше переоценить её, чем недооценить. Недооценка противника опасна. Смертельно, как вы только что могли убедиться. Всем ясно? Отлично.