Рис Хаузер видел как-то рекламный ролик. Сначала юная девушка танцевала на своем выпускном балу – в «сондерсах», конечно. Потом к алтарю шла невеста – в них же. Потом счастливая мать принимала поздравления по случаю окончания колледжа сыном. Потом почтенная, очень почтенная старуха протягивала юной девушке девственно-белую коробку и говорила, приподнимая юбку и вертя ступнёй: «Твои первые „сондерсы“, дорогая. Свои я ношу до сих пор». И если это и было преувеличением, то лишь самую малость.

Желающие подделать «сондерсы» находились крайне редко: существовала уйма куда более дешёвых и безболезненных способов самоубийства. Как-то раз Рис поинтересовался (с профессиональной точки зрения) системой контроля и ненавязчивой, но крайне эффективной слежки, разработанной компанией. Впечатлений хватило надолго.

Единственным – зато крайне существенным – недостатком «сондерсов» была их цена. Пара самых простых туфель стоила наравне с подержанным внедорожником средней руки. И как-то так сложилось, что «сондерсы» стали символом не только финансового благополучия, но и старомодных семейных ценностей. К примеру, любовникам и любовницам их не дарили. Это было попросту не принято. Дать денег на покупку туфель или ботинок? Сколько угодно. Подарить их же? Никогда.

«Сондерсы» дарили отцы детям, дедушки внукам, почтительные сыновья и дочери – родителям. Преподнесённые в день помолвки, «сондерсы» говорили о серьезности намерений куда громче любого, самого выгодного для одаряемой персоны, брачного контракта.

А сейчас Рис Хаузер видел «сондерсы» на официантке.

Ножки вместе с их обладательницей исчезли из поля зрения, скрывшись за неохватной центральной колонной, в которой за рядами бутылок прятался лифт для персонала, а Рис всё ломал голову над тем, где рыжая могла разжиться такой обувкой. Он так глубоко задумался, что чуть хрипловатый, убийственно сексуальный голос прозвучал за спиной совершенно неожиданно:

– Серхио, работаем приму!

Одновременно с этим лицо Бернадетт стало таким, словно её заставили хлебнуть уксуса.

Обернувшись, Хаузер нос к носу столкнулся с хозяйкой так заинтриговавших его туфель. Нос как нос. Рыжие стрелки, обрамляющие огромные светло-карие глаза с вертикальными зрачками и практически без белков, были куда интереснее.

Девица приветливо кивнула ему как старому знакомому, одновременно что-то строча на дисплее браслета – такого же простого и почти такого же дорогого, как её «сондерсы». Карточка на левой стороне груди сообщала, что её зовут Мелисса.

Музыка, струящаяся сверху, изменилась, став весёлой и слегка торжественной. Колонна лифта раскрылась, выпуская наружу нескольких официантов, каждый из которых держал на обеих руках по подносу с бокалами, наполненными шампанским. Последним, к удивлению Риса, из лифта вышел сам Том-Старший, тоже с подносом, на котором был, правда, только один бокал.

Этот поднос тут же оказался в руках рыжей, немедленно направившейся к столику, за которым в полном одиночестве сидел пожилой господин с рассеянно-счастливым лицом. Рису стало невыносимо любопытно, что такое могло случиться у самого Гершеля Бримана, из-за чего официанты и бармены разносят по бару «Вдовушку», да ещё и сам хозяин припожаловал. Впрочем, долго ждать не пришлось.

Громкость музыки упала до «пианиссимо», разговоры стихли. А девица, остановившись прямо напротив старика, негромко, доверительно и одновременно весело произнесла:

– Мистер Бриман! Одна маленькая птичка чирикнула мне, что сегодняшний вечер настоятельно требует шампанского!

Седовласый банкир прищурился, морща великолепный, занимающий пол-лица нос, и слегка склонил голову набок:

– Когда-нибудь, хатальтула, ты обязательно расскажешь мне, где летают эти твои маленькие птички!

– Когда-нибудь – обязательно, мистер Бриман, – официантка присела в умопомрачительном с точки зрения любого нормального мужчины реверансе, – если взамен вы расскажете мне, где летают ваши!

Вряд ли с человеком, входящим в «Платиновую тысячу» Галактики, часто разговаривали таким тоном люди из обслуги, но старый чёрт, похоже, только развеселился.