Глядя, как лошадь уводят в теплое сухое стойло, Джина почувствовала, как последние силы покидают ее. Она покачнулась, и внутри у Адама что-то дрогнуло. Эта женщина превратила его жизнь в хаос, а теперь еще и заставила орать как последнего придурка, а ведь он никогда не повышал голоса.

  —  Пойдем, — сказал Адам и, крепко взяв ее за руку, повел за собой в дом. Толкнув дверь, он потопал ногами, стряхивая грязь с ботинок, и громко позвал: — Эсперанца!

  Экономка выглянула из кухни и тут же заспешила навстречу.

  —  Пресвятая дева Мария, что тут случилось?! Мисс Джина, с вами все в порядке?

  —  Все нормально. — Джина все еще пыталась высвободить свою руку из крепкой хватки Адама. — Извините за эту грязь на полу.

  —  Ничего, ничего, — Эсперанца бросила тяжелый взгляд на Адама. — Что ты ей сделал, а?

  - Я?!

  —  О, нет, — вмешалась Джина, — он не виноват. Я просто попала под ливень.

  Эсперанца еще раз сердито посмотрела на Адама, как бы желая сказать, что если бы он постарался, то вполне мог бы это предотвратить. Однако Адам не собирался стоять и оправдываться, пока Джина не замерзнет окончательно.

  — Я заберу ее наверх, — произнес он. — И хотелось бы чего-нибудь горячего — так, скажем, через час. Может, немного черепашьего супа, если он еще остался.

  — Да, да, — кивнула Эсперанца. — Через час. — И, сокрушаясь, она защелкала языком, когда Адам, подхватив Джину на руки, начал быстро подниматься по лестнице, перешагивая сразу через две ступеньки.

  —   Ну, хватит, Адам, я и сама в состоянии ходить. Я не инвалид, — запротестовала Джина.

  —  Конечно, не инвалид. Слегка чокнутая, вот и все, — буркнул он и, не удостоив ее даже взглядом, быстро прошел через холл в спальню, соединенную с большой ванной.

  Просторная комната, отделанная светло-зеленой плиткой, могла похвастаться двойной раковиной, высоким душем, под которым можно было бы помыть маленького слоненка, и широкой ванной возле длинного низкого окна, выходящего в заросший сад. Стекающие по стеклу капли превращали открывающийся за ним вид в размытую акварель, и далекий горизонт казался неясным перетеканием грязного серого тона в густой черный.

  — Раздевайся, — приказал Адам и опустил ее на пол.

  Джина не сделала ни единого движения.

  —  Отлично, тогда я сам тебя раздену.

  Адам потянулся к ней, чтобы расстегнуть пуговицы на рубашке, но Джина замерзшими ладонями слабо хлопнула его по рукам. Ее всю трясло от холода.

  —  Ты могла бы немного подождать, пока наберешься сил, а потом уже бороться со мной. Или же ты собираешься совсем окоченеть? — сказал Адам и нагнулся, чтобы открыть кран с горячей водой. Затем снова повернулся к ней, когда вода широкой струей хлынула в ванну. Быстро расстегнув пуговицы на рубашке, он стащил с нее мокрую одежду и бросил ее на пол. — Ты уже наполовину замерзла. — Он расстегнул и снял с нее лифчик. Джина стояла, беспомощно обхватив себя руками. — Немного поздновато для девичьей стыдливости.

  — Ты не нужен мне здесь, — эти слова могли бы иметь больший вес, если бы не ее предательски дрогнувший голос.

  —  Не уверен, — усмехнулся Адам и, опустившись на корточки, принялся развязывать шнурки на ее мокрых ботинках. — Черт возьми, о чем ты только думала? Что погнало тебя сегодня из дома? Разве ты не видела тучи? Не слышала прогноз?

  —  Я думала, что успею, — пролепетала Джина, хватаясь рукой за стойку, чтобы удержать равновесие, пока он стягивал с нее ботинок.