Я сказал скромно:

– Мне показалось, что это тебе подходит больше. Что-то в тебе эдакое латтетное…

В ее взгляде промелькнуло удивление.

– Почему латте?

– Тебе идет, – объяснил я. – По твоему психологическому характеру подходит именно латте и в меньшей степени капучино.

Она указала взглядом на мою чашку:

– А себе эспрессо?

– Ну да, – ответил я и сделал большой глоток, выказывая, что мне начхать на древние правила этикета, – потому что я экспрессионист временами. Могу экспрессивные картины рисовать, но не стану.

– Почему?

– А на фига? – спросил я.

– Ну… это же высокое искусство.

Я сделал еще глоток, закрыл глаза от удовольствия.

– Хрень. Все хрень.

– Грубый ты, – сказала она с отвращением. – И невежественный.

– Лет через сорок-пятьдесят, – пояснил я, – не будет никакого искусства.

– Будет, – возразила она с вызовом.

Я взял печенье, переспросил:

– В новом мире?

Она сказала резко:

– А что будет?

– Вместо извозчиков появились самобеглые коляски, – сказал я. – Это еще могли предположить. Но вот Интернет никто и представить себе не мог… Прекрасное печенье, люблю восточные лакомства!.. А новый мир будет в миллион раз непохожее… Да что там миллион! Вообще будет другим. Будь у тебя сейчас диапазон зрения пошире… ну-ну, не обижайся, я говорю о шкале инфракрасного до ультрафиолета, включая рентгеновское и прочие возможности видеть в гамма-лучах и всех прочих… так вот, ты бы видела эти картины… гм… иначе. Как нечто крайне примитивное и не использующее возможности. Что-то вроде детских каракуль, только хуже и глупее.

Она хмуро смотрела, как я жру восточные сласти и запиваю и без того сладким кофе, что крайне неинтеллигентно, но трансчеловеку насрать на то, что считается интеллигентностью в уходящем в прошлое веке, у трансчеловеков собственная гордость, на буржуев смотрим свысока.

– Ладно, – сказала она с вызовом, – если ты такой продвинутый, то как отбить эти заряды?

Я допил кофе, с сожалением посмотрел на кофейный агрегат.

– Отбить, это в каком смысле?

– Прямом.

– Понял-понял… Если заказать ему вторую, перегорит от усердия?

– Нет, – буркнула она.

– Тогда от жадности?

Она повернулась, коротко взмахнула рукой наискось и по горизонтали, словно режет кому-то горло. Аппарат недовольно загрохотал, с треском перемалывая зерна, а я подумал, что кофе она пьет сама часто, судя по жесту: обычно самые простые присваиваем наиболее частым командам.

Я сам поднял и взял чашку, но огонек мигнул, предупреждая, что сейчас хлынет еще струя.

Эсфирь молча ждала, когда я наполню и поставлю обе чашки на стол, взяла свою и взглянула в упор.

– Так как?

Я сказал задумчиво:

– А если попробовать другой путь…

– Ну-ну? – сказала она в нетерпении. – Что-то ты какой-то заторможенный. Или еще не отмерз после своей Тугусии?

– Когда смотрю на тебя, – пояснил я, – такую злую и кровожадную, так хочется проявить себя в чем-то гуманитарном… Например, обойтись без стрельбы простым жульничеством.

Она посмотрела исподлобья.

– А сумеешь?

Я спросил обиженно:

– Думаешь, жульничать умеют только евреи?.