|
В девяносто пятом он сорвался на горе Ушба с двух крюков и пролетел метров пятнадцать. Его спас напарник, который захлестнул верёвку за камень, и когда он синий, как куриная тушка, но с целыми костями, явился домой, жена выкинула рюкзак за дверь и заявила: «Или я, или горы!» Поэтому выше КМС он не поднялся, тосковал по горам, готов был говорить о них часами, по ночам плакал, проклинал Бога и судьбу, которую обмануть не смог. У него появилась любимая фраза: «Вот когда мы ходили на Эверест…» Обычно после этой фразы замолкал, словно ждал ответной реакции от слова «Эверест», и только потом продолжал говорить.
— Звонили, звонили, — объяснил Рыжий, глядя то на него, то на дорогу, — а у тебя телефон не отвечает. — Ляха бляха! — воскликнул Цветаев и полез в карман. Иногда с его телефоном такое случалось, отключался он ни с того, ни с сего. Давно было пора новый купить, да руки не доходили. — Пророк тебя ищет. Новое дело затевается. — Мы ещё от старого не обсохли, — заметил Цветаев и удивился, опять нарушены известные принципы. Обычно после каждой операции группа отлёживалась несколько дней, а здесь снова в бой. — Ну, я не знаю, — пожал плечами Рыжий, сворачивая на бульвар Шевченко, — как Пророк скажет. Да кто бы спорил, подумал Цветаев и решил, что они возвращаются на элитную явку, но Рыжий пересёк бульвар в районе центральных железнодорожных касс, там, где когда-то возвышался памятник Щорсу, и по улице Симона Петлюры поехал вниз, к вокзалу. Узнаю Антона, почти с нежностью подумал Цветаев, сунуться туда, где тебя меньше всего ждут. Их уже вынюхивали, их уже выслеживали: на перекрёстках появились бандерлоги, которые нервно оглядывались, держа палец на спусковом крючке, на переулках высовывались стволы бронетранспортёров, а пиндосы с собаками прятались за мешками с песком. Гады, думал Цветаев, вас бы под артиллерийский обстрел! Суки! Вокзал вообще был сплошная «колючкой». На крыше торчали спаренные зенитные установки ЗУ-23, а по обе стороны вокзала стояли танки, мешая движению транспорта. Рыжий свернул вправо, на Жилянскую, в старый район с двухэтажной застройкой, где когда-то любили возводить купеческие дома и вообще, обустраиваться с теми удобствами, которые теперь казались архаичными. Один такой старый домик красного кирпича, с железной лестницей на второй этаж и облюбовал Пророк. Цветаев, вытер ноги и вошёл. Пахло газом, ладаном и, естественно — кошками. В крохотной прихожей стоял гроб с покойником. Тёмные старухи косились из-за него. Батюшка с кадилом мелькнул в тёмном коридоре. — Иди за мной, — сказал Пророк, неожиданно с чувством пожимая руку. Увёл в ближайшую комнату, где зеркала были завешаны простынями и где пахло всё тем же ладаном. Цветаев едва не стошнило, до этого он не бывал в доме покойника. Пророк налил водки и торжественно заявил: — Я уверен, что ты не предатель! Он так и сказал: «я уверен», словно всё ещё сомневался и оставлял за собой свободу действий. Цветаева покоробила, но всё же воскликнул с благодарностью: — Старик, я даже не сомневался! Не часто тебя хватил друг, стоит по привычке и обрадоваться. — Не сомневаются только покойники! — многозначительно произнёс Пророк, выпил, не поморщившись, и посмотрел на него так, что Цветаев продрало до копчика и он понял, всё, кончилась полоса невезения, и вздохнул с облегчением, но, идиот Пророк ничего не заметил, или заметил, но с высоты своего возмужания не подал вида. Ляха бляха! — мысленно выругался Цветаев. — Можно тебе в морду дать?! — спросил он, поднимаясь и устремляясь с кулаком наперевес. Шанса у Пророка не было ни единого. |
