— У меня, между прочим, и дочка красивая! — постарался он отвлечься от неприятной темы.

— Не знаю, не видел.

— А как же ты мог ее видеть, если мы с тобой и сами вон сколько не виделись? Далеко живем… И Кирка твой тоже.

— Чего — Кирилл? — вроде насторожился Олег.

— Тоже, говорю, сто лет его не видел. Где, что — ничего не знаю.

— Он теперь весь засекреченный, — хмыкнул Олег. — Но это я лишь тебе, — он прижал палец к губам, — понял? А зачем ты своих услал к этим… латышам? Мог бы и мне позвонить. У меня знаешь какая сейчас квартира? На всех вас, да еще останется.

— А я даже и не знал, что ты в Москве. Тем более в «Белом доме»… И потом, с какой стати, а?

— Что значит — с какой стати?! Мы что, чужие? Сто лет незнакомы? Тоже мне — «важняк»! Ютишься черт знает на каком диване, семья у черта на куличках. Ты просто неумеха, Саш, извини…

— Точно, — согласился Турецкий. — Ирка говорит то же самое…

Но если рассуждать всерьез, то действительно получалось так, что не научился он жить в условиях кардинальной перестройки общественного организма, а если еще точнее — в режиме всеобщего бардака. Экономического, идеологического, да просто человеческого. Он даже не сумел организовать для себя временного жилья, когда начался капитальный ремонт дома. Всем жильцам выделили, правда, не в лучших районах и тем более домах, хоть какое-то пристанище: ремонт ведь рассчитывали провести как минимум за год. Тем, кто готов был навсегда покинуть Фрунзенскую престижную набережную, какие-то бойкие дельцы предлагали больший метраж, но… где-нибудь в Солнцеве или Митине, поближе к кладбищам, так сказать. И вообще, давление на жильцов шло с разных сторон, так что вовсе не исключено, что за право возврата в собственную отремонтированную квартиру кое-кому придется еще и побороться.

Но юмор ситуации заключался в том, что пока Саша телился и занимался государственно необходимым трудом, его, а тем самым и его семью, обошли стороной в буквальном смысле. Когда он со смехотворным опозданием явился в родное РЭУ, ему заявили, что все нормальные люди давно выехали на предоставленную временную жилплощадь, и так как практически никаких резервных помещений РЭУ не имел, оставалось переселяться в какой-то вшивый барак не то в Бибиреве, не то в Бутове, но не там даже, где новый район функционирует, а чуть ли не в Щербинке, то есть на краю земли. Вот поэтому женской части семьи Турецких пришлось снова перебираться за границу, то есть к Иркиной тетке в Ригу, а сам Саша налегке кочевал по первопрестольной от приятеля к приятелю, деля жизнь между своим рабочим кабинетом на Пушкинской улице, холостяцкими раскладушками, холодом в плохо отапливаемом автомобиле, глотками спиртного из горла и надоевшими вялыми спорами о том, куда нас всех занесла нелегкая.

Всю эту житейскую дребедень разом оборвал Грязнов, и теперь они стали жить втроем в его новой трехкомнатной квартире: Слава, его племянник из Барнаула Денис и Турецкий.

Естественна поэтому и негативная Сашина реакция на злую реплику Олега в адрес поистине настоящего друга Славки Грязнова, бывшего подполковника милиции, а ныне хозяина хитрого сыскного бюро «Слава».

Впрочем, Турецкий сообразил, что отдельные детали всего вышеизложенного как бы прокрутил в собственном мозгу, но что-то все-таки изложил и вслух, потому что Олег, изобразив на лице глубокую и озабоченную задумчивость, неожиданно произнес:

— Ну что ж, за этот вполне товарищеский поступок я снимаю свою дерзость в отношении это… хозяина и придвигаю свой бокал…

— Ладно, по чуть-чуть, — снизошел Турецкий.