Но особенно впечатлил их царский трон. Он был сделан из чистого золота, вышиною в три локтя, под балдахином из четырех щитов, крестообразно составленных, с круглым шаром, на котором стоял орел. От щитов по двум колоннам, поддерживавших балдахин, свисали кисти из жемчуга и драгоценных камней, в числе которых был топаз величиной больше волошского ореха. Колонны стояли на двух лежавшх серебряных львах величиною с волка. На двух золотых подсвечниках стояли грифы, касаясь колонн. К трону вели три ступени, покрытые золотой парчой, возле которых стояли рынды.

Каждый рында был одет в ферязь* белого цвета из атласа с горностаевой опушкой и петлицами из серебряных шнуров. Из-под ферязи виднелся белый стоячий воротник-козырь, шитый жемчугом. На ногах у рынд красовались белые сафьяновые сапоги очень дорогой выделки, на головах — белые песцовые шапки, а поверх — две золотые цепи, перекрещивавшиеся на груди. В руках рынды держали небольшие топорики. При виде этих юных молодцев Трифон впервые пожалел, что он незнатного происхождения и что его сын, тоже не обделенный ни красотой, ни статью, никогда не сможет вот так стоять возле царского трона.

На пиру Коробейников старался как можно незаметней приглядеться к грозному великому князю, о котором немало разных слухов бродило по Москве. Иоанн Васильевич сидел отдельно, в атласном облачении, в золотой на горностаях мантии, унизанной жемчугами, в пурпурных сафьяновых сапогах. В руке он держал серебряный кубок, украшенный чеканными изображениями разных трав и зорко вглядывался в лица пировавших.

Когда его взгляд останавливался на Трифоне, купец чувствовал сильнейшее сердцебиение, а рука, в которой он держал трапезный нож, начинала предательски дрожать. Царь был крепок телом, румян, весел, а его глаза сверкали, как два дивных самоцвета…

Воспоминания купца прервал любимчик царя, Богдан Бельский. Он встретил рынд у двери царской опочивальни и одним движением густых черных бровей отослал их прочь. Бельский был угрюм и на удивление неряшливо одет. Трифону уже приходилось общаться с наперсником великого князя, у них даже сложились вполне доверительные отношения — Бельский умел расположить к своей персоне не только государя, но и людей подлого звания. Общительный и улыбчивый, он казался наивным простаком, но это было далеко не так.

Будучи незнатным дворянином, Бельский, благодаря родству с Малютой Скуратовым, в 1571 году стал рындой. Вскоре приобрел расположение царя и стал ближайшим к нему лицом, телохранителем; он и спал с государем в одной комнате. Царь не создал любимцу высокого официального положения; даже за Ливонский поход 1577 года, когда Бельский своими действиями заставил сдаться одну из важнейших крепостей — Вольмар, он получил всего лишь португальский золотой и золотую цепь. В 1578 году Бельский стал оружничим и выше не поднялся.

Однако на самом деле умный, энергичный и властолюбивый Бельский был временщиком*. Иоанн Васильевич поручал ему разные интимные дела, в его заведовании находились собранные отовсюду по случаю появления кометы гадальщики, которые, как это ни прискорбно, предсказывали скорую смерть царя. Но из наиболее влиятельных бояр Бельскому покровительствовал лишь его свойственник, Борис Годунов. Бояре боялись и ненавидели выскочку, который мог одним своим словом, шепнув его на ухо царю, отправить любого из них в пыточный подвал.

— Обожди немного… — сумрачно сказал Бельский купцу и исчез за дверью.

Дверь он притворил неплотно, из опочивальни доносился голос царя, и Трифон прислушался.

— …Тело мое изнеможе, болеет дух, струпи телесныя и душевна умножаются… За что, Господи?! Знаю, знаю, за что… Пес я смердящий, вечно в пьянстве, в блуде, скверне, убийствах, грабежах, ненависти. Пес, пес!..

Послышались звуки, похожие на рыдание. Смущенный купец отошел от двери и стал терпеливо дожидаться появления Бельского.