Михаил Булгаков. Копыто инженера
ЧЕРНОВИКИ РОМАНА Тетрадь 2.1928 — 1929
[ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ВОЛАНДА]
— Гм, — сказал секретарь. — Вы хотели в Ершалаиме царствовать? — спросил Пилат по-римски. — Что вы, челов... Игемон, я вовсе нигде не хотел царствовать! — воскликнул арестованный по-римски. Слова он знал плохо. — Не путать, арестант, — сказал Пилат по-гречески, — это протокол Синедриона. Ясно написано — самозванец. Вот и показания добрых людей — свидетелей. Иешуа шмыгнул высыхающим носом и вдруг такое проговорил по-гречески, заикаясь: — Д-добрые свидетели, о игемон, в университете не учились. Неграмотные, и все до ужаса перепутали, что я говорил. Я прямо ужасаюсь. И думаю, что тысяча девятьсот лет пройдет, прежде чем выяснится, насколько они наврали, записывая за мной. Вновь настало молчание. — За тобой записывают? — тяжелым голосом спросил Пилат. — А ходит он с записной книжкой и пишет, — заговорил Иешуа, — этот симпатичный... Каждое слово заносит в книжку... А я однажды заглянул и прямо ужаснулся... Ничего подобного прямо. Я ему говорю, сожги, пожалуйста, ты эту книжку, а он вырвал ее и убежал. — Кто? — спросил Пилат. — Левий Матвей, — пояснил арестант, — он был сборщиком податей, а я его встретил на дороге и разговорился с ним... Он послушал, послушал, деньги бросил на дорогу и говорит: ну, я пойду с тобой... — Сборщик податей бросил деньги на дорогу? — спросил Пилат, поднимаясь с кресла, и опять сел. — Подарил, — пояснил Иешуа, — проходил старичок, сыр нес, а Левий говорит ему: «На, подбирай!» Шея у секретаря стала такой длины, как гусиная. Все молчали. — Левий симпатичный? — спросил Пилат, исподлобья глядя на арестованного. — Чрезвычайно, — ответил тот, — только с самого утра смотрит в рот: как только я слово произнесу — он запишет. Видимо, таинственная книжка была больным местом арестованного. — Кто? Что? — спросил Пилат. — За тобой? Зачем запишет? — А вот тоже записано, — сказал арестант и указал на протоколы. — Вон как, — сказал Пилат секретарю, — это как находите? Постой, — добавил он и обратился к арестанту: — А скажи-ка мне: кто еще симпатичный? Марк симпатичный? — Очень, — убежденно сказал арестованный. — Только он нервный... — Марк нервный? — спросил Пилат, страдальчески озираясь. — При Идиставизо его как ударил германец, и у него повредилась голова... Пилат вздрогнул: — Ты где же встречал Марка раньше? — А я его нигде не встречал. Пилат немного изменился в лице. — Стой, — сказал он. — Несимпатичные люди есть на свете? — Нету, — сказал убежденно арестованный, — буквально ни одного... — Ты греческие книги читал? — глухо спросил Пилат. — Только мне не понравились, — ответил Иешуа. Пилат встал, повернулся к секретарю и задал вопрос: — Что говорил ты про царство на базаре? — Я говорил про царство истины, игемон... — О, Каиафа, — тяжко шепнул Пилат, а вслух спросил по-гречески: — Что есть истина? — И по-римски: — Quid est veritas? — Истина, — заговорил арестант, — прежде всего в том, что у тебя болит голова и ты чрезвычайно страдаешь, не можешь думать. |
